Энн Райс: Плач к небесам

Ему не сразу удалось до конца осознать все это. Но через некоторое время он свыкся с этим как с непреложной истиной: ему и этим его братьям не суждено было встретиться никогда.

И все же он позволял своему воображению разыгрываться; в его фантазиях пустынные комнаты были ярко освещены, в них играла музыка и благозвучными голосами беседовали мужчины и женщины, его родственники, целый рой незнакомых кузенов.

И всегда среди них – за обеденным ли столом или на паркете бальной залы – был и отец: вот он оборачивается, подхватывает своего младшего сынишку на руки и осыпает его жаркими поцелуями.

На самом деле Тонио редко видел отца.

Но в тех случаях, когда Лина звала его и взволнованно шептала, что Андреа послал за сыном, Тонио испытывал неописуемую радость. Няня одевала его во все самое лучшее: в красно-коричневую бархатную курточку, которую любил он сам, или в темно-синюю, которую обожала мать. Она причесывала его волосы так, чтобы они падали блестящей волной, не перевязанные лентой. Так он выглядел совсем ребенком, и это сердило его. Далее наступал черед перстней с драгоценными камнями, подбитого мехом плаща и его собственной маленькой шпаги с украшенной рубинами рукояткой. Наконец, подобающим образом одетый, он отправлялся к отцу, и стук каблучков по мраморному полу ласкал его слух.

Встреча всегда происходила в большой гостиной главного этажа – огромной зале, самой большой комнате в этом доме больших комнат. Единственным предметом мебели в ней был украшенный резьбой стол длиной в три человеческих роста. Мозаичный узор на мраморном полу представлял собой карту мира, а потолок – бесконечную синеву с зависшими на ней ангелами, разворачивающими струящуюся ленту с латинской надписью. Свет, доходящий сюда через открытые двери из других комнат, был неровным и тусклым, но Тонио он казался теплым, так как падал на худую, почти бестелесную фигуру Андреа Трески.

Тонио отвешивал поклон. А подняв глаза, всегда видел ту же самую, внушающую благоговейный страх живость отцовского взгляда: эти юные глаза, светящиеся нескрываемой гордостью и любовью, казалось, существовали отдельно от худого, морщинистого отцовского лица.

Андреа наклонялся, чтобы поцеловать сына. Его губы были мягкими, он касался щеки Тонио, не произнося ни звука, а потом всякий раз – хотя с каждым годом Тонио становился выше и тяжелее – подхватывал сына на руки и на мгновение прижимал к груди, шепча его имя так, словно оно было маленьким благословением.

Стоящие вокруг слуги улыбались и подмигивали. По комнате пробегала волна легкого возбуждения. А потом все кончалось. Тонио бросался к окну в комнате матери наверху и смотрел, как отцовская гондола движется вниз по каналу в сторону площади.

Никому не позволялось говорить Тонио, что он являлся последним представителем рода Трески. Смерть иссушила все ветви великого фамильного дерева, и не осталось ни одного хотя бы двоюродного брата, который мог бы сохранить их имя. Тонио должен был жениться молодым, ему следовало готовиться к исполнению своего долга. И когда изредка ему все же случалось приболеть, он с ужасом ожидал появления отца в дверях; весь род Трески лежал с ним в эти часы на подушке.

Это завораживало и пугало его. Он никогда не мог припомнить в точности тот момент, когда осознал все измерения своей вселенной. Ему казалось, что это весь мир катит широкие зеленые воды канала к его порогу. Круглый год на канале проходили регаты, во время которых мимо скользили сотни лоснящихся черных гондол. А летом субботними вечерами проводились пышные парады, и важные семьи украшали свои пеоты [9]гирляндами и позолоченными статуэтками богов и богинь. Ежедневно мимо следовали по своим государственным делам патриции, чьи лодки были выложены разноцветными коврами. С маленького деревянного балкончика над входной дверью Тонио мог увидеть саму лагуну, где в отдалении на якоре стояли большие корабли. До него доносились и грохот их салютующих пушек, и звуки фанфар со стороны Дворца дожей.

Он слышал бесконечные песни гондольеров, серенады уличных певцов, эхом разносящиеся среди оливково-зеленых и розовых стен, чудесное сладкое бренчание плавучих оркестров. По ночам под звездами бороздили воды лодки с влюбленными. Легкий морской бриз приносил Тонио серенады. И даже рано утром, когда ему бывало скучно или грустно, он мог провожать взглядом бесконечную вереницу овощных барж, с шумом тянущихся на рынки Риальто.