Семён Цвигун - Мы вернёмся (Фронт без флангов)

– Вы должны помочь нам, – решительно заявил Афанасьев. – Точнее говоря, хотя бы частично искупить свою вину. А сделать это вы сможете там, у своих.

– Они же меня расстреляют, если признаюсь, что все эти дни я был у вас. В лучшем случае будут подозревать, посадят в тюрьму.

– Не посадят, – уверенно сказал Афанасьев. – Мы договоримся, как вам надлежит вести себя, что говорить. Главное – держать себя в руках, не теряться. Помните, что у вас семья, дети и… новые друзья.

Штурмбанфюрер внимательно слушал и курил, глубоко затягиваясь, почти не выпуская дым.

– Я согласен, – выдавил наконец он, – только в случае моей смерти прошу позаботиться о моей семье. Вот ее адрес. – Он протянул аккуратно сложенную бумажку.

– Семья будет обеспечена, – заверил Афанасьев.

– Если можно, все исходящие от меня документы я буду подписывать псевдонимом "Фауст"… Для предосторожности, сами понимаете.

– Не возражаю, – ответил Афанасьев. – Я вижу, дело имею с опытным конспиратором.

– В жизни всякое бывало. К тому же человек я религиозный, понимаю, что береженого бог бережет.

– Условимся о пароле для связи и способах передачи материалов…

Во второй половине ночи Карлышев и Дьяков разбудили гестаповца, вывели из леса, подвели к железнодорожной станции, развязали глаза и отпустили. Немец постоял в нерешительности, словно обдумывая, идти ему или нет, потом сделал решительный жест, уверенно зашагал в указанном направлении.

К вечеру Афанасьев составил радиограммы по добытым в городе разведывательным материалам, приказал радисту Прокопченко ночью связаться с Центром.

После совета с комиссаром стал готовиться к переходу в Черный лес. С собой взял Дьяура, Карлышева, радистку Наташу и Аню.

На следующую ночь его группа отправилась на задание.

А еще через два дня и тоже ночью на большой лесной поляне, далеко от базы вспыхнули костры. Здесь, в обусловленном месте, разведчики, оставшиеся с Белецким, приняли посланца Большой земли – "Дугласа". Он доставил боеприпасы и продовольствие. В Москву самолет увез совершенно секретные документы и раненого Курбанова, у которого начиналась гангрена.

Всю вторую половину ночи разведчики шли лесными тропами на запад. Впереди Афанасьев, за ним гуськом остальные. Под утро подошли к небольшой поляне в молодом сосняке. Здесь стоял рессорный экипаж, похожий на бутафорский. Возле него степенно расхаживал бородатый старик, в потертом городском пальто, подпоясанном широким зеленым поясом. Заметив разведчиков, бородач бросил:

– Совсем околел, вас ожидаючи!

Афанасьев сунул в холодную руку старика пачку немецких рейсмарок, пошутил:

– Доставишь, батя, благополучно дочку в город, там и согреешься.

– Покорнейше благодарю, пригодятся, – ответил старик, пряча деньги в карман пальто.

Аня расцеловалась с Наташей, попрощалась с разведчиками, подошла к Афанасьеву. Он взял ее за плечи, их глаза сошлись.

– Береги себя, Аннушку. Ты нужна всем. Нужна мне, слышишь? При встречах с Шене будь особенно осторожна. Не забудь: гестаповец он. Береги себя, Аннушка!!

– Постараюсь…

Старик взмахнул кнутом, и экипаж, шурша колесами по листьям, обильно покрывавшим землю, скрылся в сосняке. Разведчики долго махали вслед, хотя и понимали, что Аня не может их видеть.

– Пора и нам в дорогу, – сказал наконец Афанасьев.

В полдень разведчики близко подошли к дому лесника. Прячась за деревья, пригляделись. Тихо. Вдруг отчаянно залаяла собака. Раздалась автоматная очередь. Собака замолкла. Почувствовав неладное, разведчики залегли, стали наблюдать.

Из дома вышли несколько немецких солдат с большими узлами. За ними, плача, выскочила старуха. Из сарая показался солдат с визжавшим поросенком. Другой солдат выводил из сарая корову. Старуха кинулась к нему, ухватилась за веревку, закричала:

– Не отдам!

Солдат пнул ее в живот. Старуха упала.

Афанасьев скомандовал:

– Подтянуться, взять на мушку грабителей.

Когда возле грузовой машины собрались все немцы, капитан дал по ним длинную автоматную очередь. Офицер, сидевший в кабинете, и несколько солдат упали замертво. Не ушли и другие.

Афанасьев бережно поднял старушку, посадил на лавку.

– Обидчики твои получили по заслугам, бабушка. Только тебе здесь житья не будет. Уходи, родная. Придут другие немцы, в живых не оставят.

– Правда, родимый, правда, – кивала старуха. – Уйду, соколик мой ясный, спаситель мой верный. Вот только отдышусь…