Булат Жандарбеков - Подвиг Ширака

— Разве я осмелюсь, о великий, засорять твое золотое ухо грязью лжи — скорее вырву себе язык! Нет, царица не пойдет на твою великую державу — неспокойно у нее во владениях. К нам в посольский шатер наведывались некоторые вожди... кое-кто ищет дружбы с нами, мой повелитель.

— Кто?

— Вождь тохаров Сухраб и вождь усуней Михраб, великий царь царей. Правда, и сама царица сказала нам, что не войны она хочет с нами, а мира, но я подумал, это просто слова...

— Глупец! — Камбиз вскочил с места, — Вместо того чтобы отнимать наше драгоценное время всякими разговорами о дядьях, племянниках и каких-то вонючих вождях, ты бы сразу передал нам слова царицы! Вот что главное, а остальное... — Камбиз пренебрежительно махнул рукой и, сев на место, продолжил: — Теперь мы спокойны. Царица Томирис, подобно нам, подлинный повелитель на троне, и мы верим нашей сестре.

У всех придворных разом вытянулись лица. Высокомерный Камбиз, царь с головы до ног и до самых кончиков пальцев, назвал царицу диких кочевников — сестрой!!

Камбиз обвел всех тяжелым взглядом и злобно ощерился.

— О, кажется наши слова оскорбили слух присутствующих? Вам не по душе то, что мы сказали? Мы — ваш господин и повелитель? Безмозглые и самодовольные ослы! — взорвался Камбиз. — Вы трясетесь от страха от одной мысли о вторжении царицы Томирис и смеете ее унижать? Вы думаете, что, умаляя царицу массагетов, вы возвышаете себя? Ошибаетесь! Она царица — а вы кто? Вы просто прах у подножия трона и жалкие рабы! И не вам, рабам, судить царей! Мы, цари, подсудны только богам! Глупцы, неужели вы не понимаете, что, умаляя царицу кочевников, вы тем самым умаляете величие нашего отца, великого Кира, который поднял вас, персов, из праха и вознес до самых небес — дав власть над всем миром? Нет, наш великий отец погиб в борьбе с грозным и достойным противником! И мы, царь царей, царь четырех стран света и отрасль вечного царства, объявляем, что считаем повелительницу степных кочевников царицу массагетов Томирис — особой могущественной и равной нам!

Когда Камбизу доложили, что прибывший в Пасаргады Зогак настойчиво добивается приема, он усмехнулся, пожал плечами, сказав:

— Для этого кочевника было бы лучше избегать встречи с нами, но раз он хочет этого сам, что ж, пусть является.

Придворный дежурный вельможа торжественно возвестил:

— Царь тиграхаудов желает припасть к стопам великого царя царей, царя четырех стран света и отрасля вечного царствования Камбиза Второго Великого!

Стремительно вошел Зогак и пал ниц, распростершись у подножия трона.

— Великий царь, царь царей, я прибегаю к твоей защите и молю о помощи! Узурпатор Сакесфар с помощью коварной Томирис, моего и твоего врага, захватил мой трон и изгнал меня из моей же страны. Я взываю к тебе, о величайший из царей, светоч справедливости, помоги мне восстановить попранную справедливость — вернуть мне прародительский трон, а моя благодарность и преданность тебе будут вечны.

— Ты так уверен, что твоя жизнь будет столь долгой? Кто же ты, о столь красноречивый незнакомец?

Зогак удивился.

— Я Зогак, сын Кавада, царь тиграхаудов!

— Зогак — царь тиграхаудов? — как бы в раздумье произнес Камбиз. — О царе Каваде мы слышали... После Кавада царем тиграхаудов стал Рустам, сын Кавада, славный воин, которого мы знали лично. Царь Рустам погиб как герой, но... жива Томирис! И ей как супруге покойного царя тиграхаудов престол мужа принадлежит по праву. Ты самозванец и лжешь нам! А как мы поступаем с теми, кто лжет, ты увидишь. Кто доложил нам об этом человеке, как о царе тиграхаудов? Взять его!

Камбиз с изящной небрежностью махнул рукой — жест, от которого холодели сердца самых мужественных из его окружения. Стража схватила злополучного вельможу, который, вот только что высокомерно выслушав Зогака, велел дыхнуть, ему! Царю тиграхаудов! Принюхался, поморщился, хотя у Зогака с утра и маковой росинки не было во рту, а затем чванливо и нудно объяснил, как надо ему вести себя перед светлыми очами повелителя всех стран и народов. К помертвевшему от ужаса вельможе направился кряжистый человек с неправдоподобно длинными кистями рук. Большим и средним пальцами левой руки он сдавил точно клещами желваки провинившегося сановника, и тот от невыносимой боли разинул рот. Палач раскалил в пламени услужливо поднесенного факела длинный и узкий, как шило, нож и вонзил его в язык несчастного, исторгнув из его груди душераздирающий вопль.