Анри Труайя - Иван Тургенев

Наконец, 16 мая 1852 года Тургенев вышел из тюрьмы, однако в дополнение к наказанию приказано было выслать его в Спасское под надзор местной полиции. «Мой арест, вероятно, сделает невозможным печатание моей книги в Москве», – писал он Полине Виардо. (Письмо от 1 мая 1852 года.) «Запискам охотника» тем временем, вопреки всем ожиданиям, было дано цензурное разрешение. Книга вышла в начале августа 1852 года. Между тем рапорт цензора Волкова предупреждал об опасности подобных публикаций: «Не думаю, чтоб все это могло принести какую-нибудь пользу или хотя бы удовольствие благомыслящему читателю; напротив, все подобные рассказы оставляют по себе какое-то неприятное чувство». Николай I приказал отправить в отставку московского цензора Львова, который дал разрешение на издание книги, представляющей помещиков в неблаговидном свете. «Записки охотника» тем временем дошли до читателей. Их успех был так велик, что первое издание разошлось в несколько месяцев. Все известные писатели оценили по достоинству талант автора. Письменный стол Тургенева завалили восторженные письма. Он был счастлив, хотя внешне старался быть сдержанным. «Я рад, что эта книга вышла, – писал он Анненкову, – мне кажется, что она останется моей лептой, внесенной в сокровищницу русской литературы, говоря слогом школьных книг. Я сам перечел „Записки“ на днях: многое вышло бледно, отрывчато, многое только что намекнуто, иное неверно, пересолено или недоварено – зато иные звуки точно верны и не фальшивы – и эти-то звуки спасут всю книгу. Но до полноты созданья все это еще далеко, и стоит прочесть какого-нибудь мастера, у которого кисть свободно и быстро ходила в руке, чтобы понять, какой наш брат маленький человечек. Я эти дни все читал Молиера – одна какая-нибудь… как напр. Пурсоньяк – своей силой, веселостью, свежестью и грацией – просто положила меня ничком. <<���…>> Перо потом как-то из рук валится». (Письмо от 14 (26) сентября 1852 года.)

Однако он не думал оставлять перо. Напротив, хотелось идти к вершинам литературы. Жанр рассказа представлялся ему пройденным этапом. Что дальше? Может быть, роман? Почему бы нет? «Надобно пойти другой дорогой – надобно найти ее – и раскланяться навсегда с старой манерой. Довольно я старался извлекать из людских характеров разводные эссенции – triples extraits [15]– чтобы влить их потом в маленькие скляночки – нюхайте, мол, почтенные читатели, откупорьте и нюхайте – не правда ли, пахнет русским типом? Довольно-довольно! Но вот вопрос: способен ли я к чему-нибудь большому, спокойному! Дадутся ли мне простые, ясные линии. <<���…>> Вы от меня услышите что-нибудь новое – или ничего не услышите». (Письмо к Анненкову от 28 октября (9 ноября) 1852 года.) Анненков отвечал ему: «Я решительно жду от Вас романа, с полною властью над всеми лицами и над событиями и без наслаждения самим собой, без внезапного появления оригиналов, которых Вы чересчур любите». (Письмо от 1 октября 1852 года.)

Тургенев, изгнанный в Спасское, спрашивал себя: разве не сам император, обрекший его на деревенское одиночество, предоставил ему возможность создать вдали от городского шума значительное произведение, которого ждет от него Россия.

Большой дом в Спасском Тургенев отдал в распоряжение своих друзей Тютчевых. Николай Тютчев исполнял обязанности управляющего имением. А сам поселился во флигеле. Его ссылка была мирной и уединенной. Он часами гулял, читал с восторгом «Детство» Льва Толстого, писал повести, играл с Тютчевым в шахматы, слушал госпожу Тютчеву, которая исполняла на фортепиано его любимые произведения, и время от времени принимал исправника местной полиции, который обязан был присматривать за ним. Тот не отваживался пойти дальше прихожей, получал, почтительно кланяясь, десятирублевую ассигнацию и удалялся, пожелав «ссыльному» счастливого пребывания в деревне. Главным занятием хозяина усадьбы была охота. Он исходил с ружьем в руках окрестности и с точностью отчитывался о своих охотничьих подвигах: «Я убил в теченье нынешнего года 304 штуки, – писал он Аксакову, – а именно – 69 вальдшнепов, 66 бекасов, 39 дупелей, 33 тетерева, 31 куропатку, 25 перепелов, 16 зайцев, 11 коростелей, 8 курочек, 4 утки, 1 гаршнепа, 1 кулика». (Письмо от 17 (29) октября 1852 года.)

Во время этих охотничьих путешествий он бывал в деревнях, завязывал беседу с крестьянами, учился лучше понимать их и, жалуясь на одиночество, восхищался сменой времен года в деревне. По возвращении домой, встречался со своей юной любовницей, темноволосой и пылкой Феоктистой, улыбчивой и добродушной. Ее податливость, однако, в конце концов показалась ему скучной. Полина Виардо привила ему вкус к трудностям в любви. В глубине души ему нравилось испытывать муки, подчиняясь женщине с сильным характером. С самых ранних лет мать приучила его к такого рода страданию.