Эдвард Резерфорд - Дублин

— Но мы с вами, — заметил Пинчер, — можем думать и по-другому, я надеюсь.

Возможно ли, гадал Уолш, что весь этот разговор был своего рода ловушкой? Мог Пинчер быть подослан кем-нибудь из властей или, что более вероятно, какой-то группировкой, желавшей проверить его взгляды и пределы его преданности? Такое вполне возможно, но едва ли. Убеждения и взгляды Уолша были точно такими же, как у большинства знакомых ему старых англичан, и в Дублинском замке это прекрасно знали. А его преданность сомнению не подвергалась.

Нет, решил Уолш, этот Пинчер затеял то самое, о чем говорил. Даже прожив в Ирландии семнадцать лет, человек из Тринити-колледжа был настолько ослеплен собственными предубеждениями, что вообразил, будто он, Мартин Уолш, только лишь потому, что принадлежит к старым англичанам, радостно бросится искать причины лишить земель О’Бирна, поскольку тот ирландец. Интересно, имел Пинчер хоть какое-нибудь представление о том, как возникло довольно необычное взаимоуважение двух семей, после того как Уолш из Каррикмайнса гонялся за О’Бирном много столетий назад? Догадывался ли он, что в крови молодого Бриана О’Бирна есть несколько капель крови Уолша, не говоря уже о том, что дочь самого Уолша Энн была замужем за человеком, который, хотя и носил имя Уолтера Смита, был почти наверняка О’Бирном по происхождению? Такие глубокие и перепутанные корни наверняка даже не интересовали Пинчера.

— Я проведу расследование, — сказал Уолш, — но сразу должен вас предупредить, что не уверен, можно ли будет довести это дело до успешного завершения.

После этого доктор Пинчер ушел, получив от Уолша обещание написать ему, когда появятся какие-то новости.

В начале дня Уолш позвал Орландо и предложил прогуляться.

— Куда мы идем, отец? — спросил Орландо.

— В Портмарнок.

Дул легкий ветер, в меру прохладный. Уолш был рад тому, что Орландо наслаждается совместной прогулкой. Сам юноша и вообразить не мог, как успокоительно действует на отца его присутствие, а Мартин не собирался сообщать ему об этом. И они просто шагали рядом, в основном молча. Конечно, сыну были интересны причины визита доктора Пинчера, но лучше ему ничего об этом не знать; к тому же Уолш хотел поговорить с ним о некоторых гораздо более важных вещах.

Они уже начали спускаться по длинному пологому склону, что тянулся через прибрежное пространство, когда Уолш посмотрел на сына и негромко спросил:

— Скажи, Орландо, ты когда-нибудь нарушал закон?

— Нет, отец.

— Я так и думал. — (Какое-то время они шли молча.) — Я часто говорил с тобой о конфиденциальности и доверии, которые должны быть правилом общения клиента и его адвоката. Доверие священно. Нарушить его — все равно что нарушить закон. Это противоречит всему, за что я выступаю. Это предательство.

— Я знаю, отец.

— Ты знаешь. — Мартин Уолш глубоко вздохнул и задумчиво кивнул. — И все же, сын мой, — тихо продолжил он, — в твоей жизни может настать момент, когда тебе придется задуматься о таких вещах. Возможно, о том, что будет иметь значение куда более важное, чем ты воображаешь.

Добавлять что-то еще необходимости не было. Уолш знал: Орландо запомнит его слова. И вернулся мыслями к неотложной проблеме. Те действия, о которых он размышлял, безусловно, стали бы предательством. Но это ведь должно быть правильным? Может быть. Если об этом когда-нибудь станет известно, Уолш наживет могущественных врагов. Однако, рассмотрев все обстоятельства, Мартин все же склонялся к тому, чтобы воспользоваться шансом и действовать немедленно. У него было ощущение, что времени остается немного.

Когда вдали показался Портмарнок, Уолш снова повернулся к Орландо.

— Когда я не знаю точно, что делать, я всегда молюсь, — заметил он. — Как молишься ты, Орландо?

— Читаю те молитвы, которые знаю, отец.

— Хорошо. Но они — это только средство, инструмент, ты ведь понимаешь. Слова молитв — это путь, ведущий нас к освобождению ума от всех других размышлений, пока мы не становимся готовы услышать голос Бога.

— А ты когда-нибудь слышал этот голос, отец?

— Так же, как слышу человеческие голоса? Нет, Орландо. Хотя некоторые его слышали. Голос Бога обычно тих, и его лучше слышно в тишине.

Когда они добрались до святого источника, Уолш опустился на колени и какое-то время молча молился, а Орландо, не желая ему мешать, встал на колени в стороне и тоже попытался молиться. Наконец Уолш закончил молитву и несколько мгновений задумчиво смотрел на колодец, а потом, жестом позвав Орландо, медленно пошел обратно. Они почти не разговаривали, потому что Уолшу хотелось продлить тихое, отстраненное состояние, но уже на полпути к дому он протянул руку и положил ее на плечо сына.