Аркадий Савеличев - Последний гетман

Василий Ададуров хоть и был из потерявших корни дворян, но тоже имел потребу прислониться к возгоравшейся печке. Жизнь – она такая. Хоть и при Академии. На трехстах рублей годовых… Хоть и в адъюнктах, как и Теплов, пребывая. При нищем профессоре, который и сам-то больше четырехсот не получал. Возрадуешься, коль такое место объявилось.

Так вот два адъюнкта Императорской Академии наук и взялись за неуча Кирилку Розума, только что с легкой руки старшего брата получившего фамилию Разумовского.

Руки, по строжайшему наказу камергера, были не из легких. По правой – хлесть линейкой:

– Геометр – он должон линию держать! По левой – хлесть линьком:

– Философия – она наук наука! Зри в корень,

А зреть ему хотелось в окно, из-за которого, даже зашторенного, неслось:

– Молочко несу… моло… денькое!…

Из другого, зашторенного на другую сторону, во двор, откликалось как назло:

– Сбитень… тите… титень!…

Кирилл ни с того ни с сего начинал отвечать урок:

– Титень, сиречь титя… сиречь татенька татки-на… незнаемо, як было у Дидро, як быцца у якого-то Нютона…

– А вот так-як! – останавливал учительский линек.

– В младости у них тоже была милейка-линейка! – другой, уже подпухшей руке попадало.

Он прятал отъевшиеся на братниных хлебах руки под учебный стол. Старший брат не поскупился: дом на Васильевском острове был со всей обслугой – с поварней, с гувернерством и с таким вот лихим учительством, при совершенно пустом классе. Только два кресла для учителей, столик гладко натертый, стулец дубовый при нем да на глухой стене доска черная, при рыжих писучих камнях в проколоченном ящике. Сиди и не ее-рись! А из-за шторен все то же:

– Молочко… чко!…

– Сбитень… титень!…

Вот и учись. Кирилл назло и руки перестал прятать под столешницу. Что руки – душа опухла. Слышно – зашептались учителя:

– Никак заучился?

– Замучился, лучше скажи…

Им пиво полагалось для удобства учения. Между кресел еще один столец стоял, с глиняным жбаном и двумя простыми, глиняными же, кружицами. Пока учителя передыхали после науки, Кирилл потирал руки и ехидно посмеивался. Что линьки-линейки -* давно ли с хохлацкой братией на батожье дрались! Один пастушонок – при телках, другой – при козах, третий – при бычках, уже заостривших даже козам на потребу красные писала – не в пример этим из камня выточенным. Стада мешались, в один непотребный гурт сбивались. Батожье-то не только по бычьим писалам ходило – и по пастушьим за милую душу.

Нашли чем пугать. Шепчутся:

– Неучу-то дать пивца?

– А какого пивца нам даст его сиятельство?.. Нет, не хотелось Кирилке подводить под батожье

своих учителей. И учился исправно… и научился свои нужды потихоньку справлять. Учителя-то хоть и жили на всех харчах, а тоже люди: в трактир ли, к трактирщицам ли – надо сходить?

Вот так-то, безгрешные адъюнкты. Когда мало-мало наладилось ученье, Кирилл все чаще стал оставаться один на один с петровским застарелым инвалидом. Не то дядька, не то сторож ночной… Душа-человече. Живя до сей поры при брате – как не скопиться в карманах того-сего… Негоже забывать своего стража.

– Дядько сержант?.. А, Прохор? Откликался с лавки:

– Девку, что ль? Уточнял:

– Не девку, а молочницу. Лучше эту – сбите… ти-тещину!

Хорошо скалился беззубым ртом Прохор. Одно, окромя «манерки», и просил:

– Ты только меня не выдавай. Смотри, егенал!

– Смотрю, сержант, а как же, – с должным почтением принимал Кирилл генеральское звание.

В мягких чухонских чунях ходили и сбитенщицы и молочницы – неслышно. С месячишко похихикивали над учителями, которые и сами-то на утренней зорьке возвращались. Но не всегда же. Бывало, и при своих комнатах оставались. Теплов к тому ж оженился – чего ему каждый день по трактирам шастать? Сказано – быть неотлучно при младшем брате его сиятельства, он и не отлучался без надобности. Да ведь жена-то тоже, поди, к себе требовала? График у него какой-то установился. С помощью сержанта Прохора без труда вычислил Кирилл – шла впрок наука! – недельную арифметику: вторник, четверг да воскресенье Господне. Арифметику они с учителями, считай, уже осилили.

Но в арифметике ли, в геометрии ли – бывают сбои, свои косые линии…

Сбилось-скосилось однажды. Слишком уж хорошу сбитеныцицу подбил на ночной разбой сержант Прохор. Затрудились чересчур. Заспались. Учителя в класс – ученика нету! Переполошились – не занемог ли. Не дожидаясь гувернера, сами к нему нагрянули. А он-то, он-то!…