Аркадий Савеличев - Последний гетман

На беду и брат в другом укромном уголке с другими царедворцами увлекся – обсуждали достоинства вина французского и вина венгерского. Воронцов да Бестужев скуку нагоняли – ну их!

А брате-то, за эти месяцы подначитавшийся, с поклоном, с вежливостью:

– Государыня, Англия-то на острову.

Что-то спуталось в голове у Елизаветы, не привыкшей задумываться над такими пустяками. Уже гнев над головой озолотился:

– На острову? Да чего ж на остров забрался англицкий король?

Она, наверно, уже вспомнила географию, да поиграться с малым дурачком захотелось. Скукотища с этими советниками, особливо с Бестужевым-то! Поощрительно даже поторопила:

– Ну-ну, сказывай, чего это англицкий король забрался на остров?- Не могу знать, Государыня, – изволил даже ухмыльнуться подначитавшийся хохленок. – Одно проясню: с берега до Англицкого острова далековато…

– Глупости говоришь! – и гнев, и какая-то смешливая подначка заодно. – У нас вон сколько островов? Весь Петербург батюшкой Петром Алексеевичем усажен на острова. Ничего, перебираемся. Хоть и на Васильевской?.. Через какую-нибудь захлюстанную Неву – да король англицкий войска не проведет?!

Бестужев с Воронцовым уже в открытую похмыкивали, примирясь в своей вражде. Все-таки политика – дело скучное, а тут ведь и посмеяться можно, не опасаясь царского выговора. Забавно!

– Смею заметить, Государыня, – с отменной изысканностью изъяснялся новоявленный дипломат, – там не Нева – широченный пролив, Ламаншем прозываемый… Смею еще…

– Не смеешь! – крепко пристукнула Елизавета не таким и худеньким кулачком. – Пошел вон.

Старший брат к тому времени уже оторвался от бокала с венгерским и от кресла, как раз привезенного из Англии, запохаживал за спиной слишком разговорившегося братца. При последнем слове и потащил его за шкирку к порогу, повторив:

– Во-он!…

Видно, долго пришлось успокаивать разбушевавшуюся Государыню, а заодно и Бестужеву с Воронцовым попенять за неурочный розыгрыш, – в комнату к Кирилке зашел лишь часа два спустя. Первым делом дал хорошего подзатыльника и еще вопросил:

– Смекаешь, за что?

– Можливо, по глупству… гэта, як казав батька…

Второй подзатыльник был покрепче, так что Кирилка даже всхлипнул. Хорошо, что хоть смолчал. Старший брат пришел с бокалом в левой руке, малое время спустя, как допил, тоже угомонился…

Постигая придворную науку, Кирилка на какое-то время поостерегся соваться на половину брата, где большую часть вечернего времени пребывала Государыня. В дальнем конце огромного, вечно шумного дворца у него была своя комнатка, там и просиживал за книгами. Ну как опять на Государыню нарвешься?.. Но гнев у нее как у матери, быстро остывал. Да и возлюбила неизвестно с чего. Пару дней и всего-то прошло, как бежит одна из фрейлин, глазками туда-сюда играет:

– Кирилл… Григорьевич… Государыня кличет. Немедля!

Он тоже глазищами поиграл, но сразу засуетился. Не до фрейлин! Хоть одна другой лучше. Быстро причесался перед зеркалом, маленько себя со всех сторон огладил и побежал.

– По вашему велению… ваше величество…

– Садись, велень! – смеясь над его растерянностью, указала Елизавета место рядом с собой на диванчике.

Вечер был сырой, ветреный, с дождем и снегом, за тяжелыми бархатными шторами какое-то железо погромыхивало. Потому и придвинуты были диванчики к ярко пылавшему камину. На одном брат Алексей в растяжку ноги опустил, так что белые чулки даже задрались, на другом, без всякой растяжки, места хватило и для нехуденькой Государыни, и для нетощенького, уже хорошо откормившегося приживальщика. Между диванчиками небольшой столец, с немецкими хрустальными графинчиками и со всякими сладостями, в том числе марципанами, до которых Кирилка был большой охотник. Правда, пока стеснялся. Государыня сама с серебряного подноса взяла:

– А ты кушай, кушай, Кирила. Нешто, еще пришлют. Не Людовик, так Карла австрийский. Подхалюзники!

Кирилка за эти придворные месяца многое познал. Уже не в диковинку слышать свойские разговоры про Людвиков пятнадцатых… или там двадцатых, про Карлу или там Августа… гы-гы!… имя какое-то бабское!… Даже грозно поднятый пальчик на прусского Фридриха – и тот видывал. Но – молчал. Помнил наказы старшего брата: «Больше слухай, галушник, меньше брехай. Да по-хохлацки не гыкай. Не гыкать мне!…» Хотя сам-то? Но ведь не будешь спорить, мотаешь кудлатой головой, как вот и сейчас, пониже да повежливее. Пойми их обоих! С братом – ладно, а с Государыней?.. У нее когда как – смех и грех вперемежку. Видно, какая-то кошка меж ней и Алексеем пробежала – в укор младшенького по вихрам гладила, приговаривая: