Аркадий Савеличев - Последний гетман

«Того ради, помыслив я сам в себе, беспристрастно и непринужденно чрез сие объявляю не токмо всему Российскому государству, но и целому свету торжественно, что я от правительства Российским государством на весь мой век отрицаюся, не желая ни самодержавным, ниже иным каким-либо образом правительства, во всю жизнь мою в Российском государстве владеть, ниже онаго когда-либо или через какую-либо помощь себе искать, в чем клятву мою чистосердечную перед Богом и всецелым светом приношу нелицемерно, все сие отрицание написав и подписав моею собственною рукою. Июня 29-го дня, 1762 года. Петр».

Имя было выписано тщательно, раздельными буквами: ПЕТР. Чтоб ни у кого сомнения не оставалось…

Грохнул где-то запоздалый небесный гром. Или пушка какая сдуру выстрелила? Чего теперь стрелять, когда отречение уже подписано. Петр обрел даже некое душевное спокойствие. Свобода по самый гроб жизни! А жить-то оставалось всего семь дней!…

Бывший император Петр Федорович был отвезен в заштатную Ропшу. Это была небольшая мыза, служившая, при многих здешних дворцах, бог знает для чего. Сейчас вот пригодилась. Он просил, умолял отпустить с ним Елизавету Романовну; Екатерина отвечала: «Ишь чего захотел! Алехана стебя довольно». Алексей Орлов с небольшой командой офицеров и был назначен в сотоварищи… или охранники, понимай как знаешь. Не велик теперь царь, подали тяжелую почтовую карету; и то дело, людей набралось все-таки многовато. Подсели Алексей Орлов, капитан Пассек, князь Федор Барятинский и поручик Баскаков. На подножки и на запятки встали гренадеры. Взвод Конной гвардии сопровождал последний выезд бывшего Императора.

Екатерина пожаловала себя в полковники Преображенского полка; со времен Петра этот полк возглавляли Государи – лишь Елизавета предпочла измайлов-цев. Судя по всему, измайловцы теперь отходили на второй план. Кирилл Разумовский мог молчаливо хмуриться, не более того. Он принимал самое деятельное участие в подготовке соответствующего мундира. Разумеется, мерки снимали дамы: Екатерина Дашкова и главная гардеробщица Шаргородская.

Спровадив Петра Федоровича с оравой подвыпивших офицеров, все под вечер тоже двинулись в обратный путь. Но посчитали за лучшее заночевать под Петербургом, чтоб со свежими силами предстать пред горожанами. Кстати, подвернулась дача Куракина, недалеко от Лиговки.

Полка дамы поутру примеряли мундир, Орлов и Разумовский, два негласных Соперника, стояли у дверей опочивальни. Первый держал Преображенскую шапку, второй дубовую ветвь. Когда Екатерина вышла в прекрасном Преображенском мундире, со знаками штаб-офицерского отличия, Разумовский вдел в шапку дубовую ветвь и сказал:

– Ваше величество, символ прочности и крепости всего сущего есть дуб.

Пока Орлов надевал Екатерине на голову «гренадер-ку», та благодарно согласилась:

– Да будет так!

Прозвучало как клятва, поскольку подошли и другие генералы. Так, с дубовой ветвью на «гренадерке», красивая и величественная в своем новом мундире, Екатерина и въехала в столицу. Толпы людей встречали, барабаны били, полковая музыка гремела, мерно стучали каблуки и копыта. Государыня? Императрица? Лицо ее сияло торжеством. И едва ли; кто смог, посмел бы заглянуть в душу… Екатерина ни на минуту не забывала, что она всего лишь одна из трех Государей. Один в Шлиссельбурге, второй в Ропше. Молву не упрячешь, а Россия живет молвой. Для России Петр оставался законным Императором, Екатерина же – немка по крови, не имеющая никаких корней в этой непонятной стране… Когда после торжественного въезда в покоренную ее волей столицу с помощью горничных она стянула Преображенский мундир и осталась одна в спальне старого деревянного дворца – в новый Зимний пока не тянуло, – одиночество со страшной силой напомнило о себе. Все ждут благоволения, все чают надежд, а кто вспоминает о человеческой сущности? Растравляя душу, Екатерина, пожалуй, тешила свое одиночество, иначе к чему бы назначать в придворные дежурные графа Разумовского? «Ах, Кирилл Григорьевич, на вас уповаю и с мыслью о вашей бескорыстной преданности засыпаю…»

Но сон был короток. За окнами несусветный ор, бряцание ружей. Не иначе как поставленный в караул Измайловский полк ломился сквозь внутреннюю охрану. Бояться вроде бы нечего, а дрожь пробирает. Если командир полка не может ничего поделать, то что может она, слабая женщина? Полки поголовно пьяные, тем более измайловцы, требующие к себе Императрицу: