Энтони Леви - Кардинал Ришелье и становление Франции

Драматических и быстрых перемен в политике не произошло, но Ришелье крепко взял власть в свои руки. Он поднялся до положения, в котором мог приступить к достижению цели всей своей жизни — созданию единства и национального своеобразия Франции.

Впервой главе своего неоконченного «Политического завещания» (Testament politique), адресованного королю и предназначенного служить руководством для Людовика XIII в проведении государственной политики после его смерти, [110]Ришелье дает проницательный анализ недугов Франции в 1624 г. В частности, он указывает на то, что гугеноты «делят государство с королем»; что вельможи вели себя так, словно они не были королевскими подданными, а губернаторы провинций чувствовали себя чуть ли не самостоятельными властителями; Франция же, где личные интересы ставились выше государственного благополучия, теряла свою роль в международных делах.

«Завещание» гласит: «Я Вам обещал употребить все свое искусство и всю власть, которую Вы мне изволили дать, на истребление гугенотской партии, на уменьшение притязаний знати, на приведение в послушание всех Ваших подданных и на возвышение Вашего имени в глазах чужих народов на такую степень, на какой ему надлежит быть». [111]Если — что кажется вероятным — это действительно было воспроизведением в 1635 г. тех мыслей, которые Ришелье вынашивал в 1624 г., то они отражают его тогдашнее представление о мерах, необходимых для восстановления порядка в королевстве, но отнюдь не составляют цельного политического курса. В то же время из его писем явствует, что в 1624 г. он предпочитал политике подавления гугенотов силой более мягкое давление на них и осознавал необходимость облегчить непосильную ношу, взваленную на плечи простого народа.

Ришелье знал, что Людовик ненадежен, несправедлив, обидчив и подвержен влияниям. Он видел эмоциональную зависимость Людовика от Люиня, который был старше его, и от молодых фаворитов, упоминаемых Таллеманом, к списку которых сейчас можно добавить Франсуа де Баррада, повышенного до должностей первого камергера, коменданта королевского дворца Сен-Жермен и наместника в Шампани и изгнанного в 1625 г. за вмешательство в политические дела и вызов на дуэль Клода де Рувруа де Сен-Симона, занявшего его место в сердце короля. Сен-Симона, отца известного мемуариста, заметили, еще когда он был юным пажом при королевских конюшнях, и он оставался фаворитом до 1636 г. Земли, которые он получил в дар, были возведены в ранг герцогства-пэрства в 1635 г.

Благосклонность Людовика к нему отнюдь не исключало ни платонических отношений с Мари де Отфор, придворной красавицей и камеристкой Анны Австрийской, ни (среди старшего поколения) с самим Ришелье, от которого в определенный период своей жизни король был эмоционально зависим. Ришелье также понимал, что если ему удастся завоевать доверие короля, он сможет не только достичь собственного возвышения и обогащения, но также найти способы, которые помогут восстановить религиозный мир и некоторую степень социальной гармонии среди крестьянского населения. Время от времени уже начинали вспыхивать восстания против налогового гнета. Он никогда не выбирал насилие, когда его можно было избежать, и в его меморандумах королю неизменно содержатся обоснованные призывы проявить снисхождение в тех громких судебных процессах, которые по настоянию короля заканчивались казнью.

Хотя Ришелье имел крепкое телосложение, постоянное нервное напряжение порой доводило его до вспышек неистовства, которые он находил унизительными для себя. Периодически он страдал от мигреней и невралгии. Лихорадка, которую он подхватил в 1611 г., с 1621 г. время от времени начала проявляться снова. Его кожа продолжала покрываться язвами, и он страдал от жестокой геморроидальной боли, которая периодически не позволяла ему передвигаться иначе как лежа. Позже, приблизительно с 1632 г., его беспокоило затрудненное мочеиспускание, а еще два года спустя к его недугам добавились ревматизм и зубная боль. [112]Случались и периоды облегчения, но очень часто то, что казалось аскетическим высокомерием Ришелье, было следствием отказа подчиняться физической немощи и желания подавить ее внешние проявления. Он ел мало и преимущественно в одиночестве, хотя его официальный стол обычно накрывали на четырнадцать гостей, неизменно высокого ранга.

Ришелье специально ничего не делал для того, чтобы избежать репутации холодного и надменного человека или, наоборот, заслужить ее. Она была той ценой, которую ему пришлось платить за то, что он держал свои мысли при себе, заметал свои следы, стараясь, чтобы никакие личные документы, в том числе доносы осведомителей, не дошли до потомков, и стремился казаться скорее простым проводником, чем инициатором королевской политики. Его метод влиять на принятие политических решений заключался в частом представлении королю четких политических меморандумов, которые тот дополнял своими комментариями и возвращал обратно. Кроме того, Ришелье защищал себя, прячась за непривлекательным образом надменного лицемера.