Юрий Тынянов - Пушкин. Кюхля

Между тем перед самым отъездом он вдруг с решимостью отчаяния заявил Надежде Осиповне, что денег на ее шубку у него совсем нет и придется ждать оброка. Надежда Осиповна поняла, что ее обошли, и дала ему пощечину. Она надулась и сверкнула глазами, но Сергей Львович, к удивлению ее, перенес все это довольно бодро, наскоро облобызал детей и уехал.

Дорогу он провел отлично. На первой же станции разговорился с проезжим чиновником о новостях политических и сказал ему, что хотя он ни в чем не одобряет Наполеона, но последнее известие, что Наполеон приказал арестовать модистку жены своей, дабы положить предел мотовству, все же заслуживает уважения. Чиновник, видимо напуганный вольномыслием Сергея Львовича, ответил ему односложно: «Да-с».

В Валдае он был свидетелем загула проезжего гусара, к которому в почтовую избу нагнали валдайских девок, славившихся вольностью обращения. Гусар не обратил на Сергея Львовича никакого внимания и не пригласил его к участию в играх, впрочем весьма непристойных. Посмотрев на себя в большое кривое зеркало, висевшее в избе, Сергей Львович понял причину этого: вид его был слишком почтенный, лицо оплыло, отяжелело. Он был отец семейства. Пожав плечами, он решил на обратном пути вознаградить себя. В Петербурге все шло у него хорошо, хотя о службе своей Сергей Львович не спешил говорить, а его никто не спрашивал. Он посетил Ивана Ивановича Дмитриева и передал поклон от Карамзина.

Слуги в Демутовых нумерах славились вежливостью обращения, и Сергей Львович окончательно здесь почувствовал свою независимость.

Тургенев, с которым он надеялся поехать вместе в Царское Село, был занят. Это было вдвойне досадно, потому что извозчики меньше чем за двадцать рублей решительно отказывались везти.

Свидание с Александром могло по строго соблюдаемым правилам состояться только в воскресный день, и Сергей Львович в первое же воскресенье поехал в Царское Село.

Дорога развлекла его своею новостью – он впервые ехал по ней. Встретив по дороге несколько проезжих, он принял вид равнодушный. Он приказал своему вознице остановиться у въезда в парк.

По дороге ко дворцу Сергей Львович подтянулся, подобрался и засеменил ногами. Мысль, что он может встретить государя, поразила его. Воображение его разыгралось. Он с благородной откровенностью излагал государю все невыгоды своей службы, просил об устройстве своих дел, получал внезапно приятное и довольно важное назначение и проч. Подойдя к дворцу и никого, кроме часовых, по пути не встретив, Сергей Львович невольно почувствовал робость, обмяк и распустился.

В лицее его встретил пренеприятный человек с пронзительным взглядом и весьма недоброжелательный. Он объявил Сергею Львовичу, что свидание должно отложить, потому что утренний час, для этого отведенный, уже прошел, а теперь скоро прогулка. Итак, придется ждать до вечера, а лучше – следующего воскресного дня. Сергей Львович раскричался. В комнате было несколько родителей, беседовавших с сыновьями, Сергей Львович никого из них не знал. Родители с удивлением на него посматривали. Неприятный человек, впоследствии оказавшийся инспектором, или, что то же, смотрителем, вместо ответа усмехнулся и послал за Александром.

Александр столкнулся на лестнице с Пилецким. Мартин посмотрел на него с улыбкою, которой Александр терпеть не мог: улыбка была беглая, и глаза не смеялись. Так Мартин всегда улыбался, смотря на него.

Спустясь, он застал отца в сильном волнении, ходящим взад и вперед по комнате мелкими шажками.

На Сергее Львовиче был серый с искрою фрак, и одет он был не по летам тщательно: тугие воротники подпирали его увядшие щеки.

Александр отвык от отца. Он заметил, что отец Модиньки Корфа, недвижный и завитой, как баран, бывший тут же в зале, с любопытством поглядывал на отца. Ему стало вдруг жаль его и стыдно его толстоты, чрезмерной тщательности его одежды; старый брелок – печатка – болтался у Сергея Львовича на животе. Он обнял сына довольно чинно. Сознание, что они во дворце, мешало ему прижать сына к груди, прослезиться и проч. Потом он сказал ему громко и с заметной горечью:

– Ваш прадед, сын мой, встречал здесь иной прием.

Сергей Львович не сказал: дед, потому что прием, который оказали бы в Царском Селе отцу его, был более чем сомнителен. Вообще по всему было видно, что Сергей Львович вовсе не отличал лицея от дворца, а лицейского начальства от дворцового. Рассказы об открытии лицея, на котором был двор, сильно врезались ему в память.