Амели Нотомб - Преступление графа Невиля. Рике с Хохолком

Художник, иллюстрировавший словарь, придал птицам выражение загадочное, но не сводимое ни к какому человеческому настроению: рыбы выглядели надутыми, а птицы хранили свою тайну.

Он также посмотрел в оглавлении названия пород, изображенных на вкладке. О радость! В своей щедрости Ларусс в статье «Дрозд» упоминал самца дрозда и его супругу, дрозда-самку, а в статье «Синица» еще и лазоревку – да на этих страницах птиц было не счесть. Придется пролистать весь словарь: никогда не знаешь, на какую тайную разновидность наткнешься на следующем развороте, – так, гуляя меж двух просек, вспугивают вспорхнувшую птицу.

Раньше Эниде приходилось заходить в спальню сына и будить его, чтобы он собирался в школу. Отныне она обнаруживала, что мальчик уже проснулся и лежит на ковре в гостиной перед раскрытым словарем. Всякий раз она спрашивала, давно ли он встал. Ответ был неизменен:

– Не знаю.

– Лучше бы ты выспался. Тебе это необходимо.

– Птицы мне нужнее.

– Ты их всех теперь знаешь.

– Нет. Есть еще те, которых не нарисовали. И потом, важно не только их узнать. Главное, быть с ними.

Соседка услышала об увлечении сына повара птицами. Она предложила мальчику зайти к ней в гости, чтобы познакомиться с ее кенарем. Деодат вернулся домой, охваченный сильнейшим гневом:

– Мама, Джонни сидит в клетке! Мадам Бутон настоящий монстр.

– Люди, у которых есть птицы, вынуждены держать их в клетках. Иначе те улетят и погибнут. Здешний климат им не подходит.

– Значит, нужно отвезти их в родную страну.

– Это невозможно.

Ребенок долгое время пребывал в угнетенном состоянии духа, не желая верить. Садизм ему подобных вызвал у него отвращение.

Энида, совсем было собравшаяся купить сыну в подарок на Рождество бенгальские огни, испытала глубокое облегчение при мысли, что ей удалось избежать подобной ошибки. Она раздобыла в книжном магазине том «Птицы мира» издательства «Бордас».

Вот так в возрасте шести лет Деодат получил в качестве подарка на Рождество книгу, которая заменила ему Библию. Справочник сначала перечислял девяносто девять разновидностей неворобьиных, прежде чем приступить к подробному описанию семидесяти четырех разновидностей семейства воробьиных: несколько странный подход к классификации, который, однако, не смутил юного читателя.

Эта абсурдная сортировка, без сомнения, объяснялась тем, что для большинства людей любовь к птицам в действительности сводилась к любви к отряду воробьинообразных. И правда, как не испытывать нежности к синицам, славкам, снегирям и малиновкам? Деодат их обожал, но не больше, чем хищных или голубиных. Заодно он открыл для себя, что попугаи, а еще больше – лапчатоногие служили для большинства представителей человеческого рода объектом насмешек. Получается, эти земляные черви осмеливались выставлять на посмешище столь благородные семейства! Мальчик был вне себя. Решительно, нет пределов человеческой низости. Кто видел все великолепие стаи диких гусей, тот не может не склониться перед этими аристократами небес.

Гуси не были единственными жертвами дурацкого человеческого презрения. Деодат узнал, что по-французски журавль – синоним женщины легкого поведения, утка вызывает целый ряд гротескных сравнений, как и ее несчастный кузен индюк. Он продолжил свое исследование и нашел некоторое облегчение в том, что речь идет о дефектах именно французского языка. По-английски индюк называется turkey , что близко к «турку» и отсылает нас к Блистательной Порте. По-японски утка звучит как kamo , что созвучно имени божества, а журавль, который именуется красивым словом tsuru , сам является объектом культового поклонения.

Можно было бы написать целую диссертацию о потребности французского языка высмеивать эти великолепные создания. Инстинктивно Деодат заподозрил, что тут немалую роль сыграла ревность. Со времен Лафонтена известно, что если ты вызываешь зависть, то это приносит несчастье, и во Франции больше, чем где-либо.

Зато знаменитый фильм Хичкока, чье название прямо означало предмет его страстного увлечения и который он немедленно посмотрел, нимало его не шокировал. В «Птицах» не было ни ненависти, ни презрения, только глубокое осознание превосходства пернатого царства. Да, если бы птицы захотели, они легко уничтожили бы человеческую расу. Еще один повод восхищаться, не их доброжелательностью – слово неправильное, – но их благородным безразличием к человеку.