Илья Бражнин - Друзья встречаются

Марк Осипович, по-видимому, не был в восторге от великодушия английского генерала. Он свирепо дернул себя за нос и спросил Даньку:

- Где ты взял эту пакость?

- Пакость? - удивился Данька и тут только рассмотрел, что подал не ту бумажку. - Это с аэроплана кидали, - объяснил он, смущенный своей ошибкой, - а для вас у меня другая есть!

Он поспешно извлек из кармана полученную от Ситникова записку и вручил её Марку Осиповичу. Из-за угла вышел высокий парень и неторопливой, ровной поступью направился к мастерской. Марк Осипович, не читая записку, сунул её в карман и внимательно оглядел парня. Он был молод и статен. Косоворотка, поношенный пиджак, черная кепка - всё на нем было крайне просто и бедно. И только сапоги, в которые были заправлены дрянные, чертовой кожи брюки, выглядели иначе. Это были мягкие, тонкие, дорогие сапоги, сшитые по ноге, на заказ. Эти сапоги да светлые холеные усики придавали незнакомцу элегантный вид, совсем несоответствующий бедной его одежде. Впрочем, одежда хоть и была проста, но сидела на нём удивительно ловко. Ловкими, четкими были и движения незнакомца. Эта явная вымуштрованность движений вызвала у Марка Осиповича подозрительный косой взгляд и сердитое посапывание.

Что касается самого незнакомца, то он вовсе не обращал внимания ни на обеспокоенного его появлением конторщика, ни на Даньку. Всё тем же неторопливым, но четким и размеренным шагом он прошел мимо них и повернул к стоявшему на площади собору, обнесенному стрельчатой оградой. Незнакомец едва взглянул на собор, но зато стоявшая в стороне колокольня весьма его заинтересовала. Он дважды обошел её, прикинул глазом расстояние от колокольни до пристаней, возле которых грузились пароходы, и вернулся на проспект.

Улицы казались оживленными, но оживление было нерадостным. Почти в каждом доме шли сборы.

В учреждениях с утра всё разладилось. Часть служащих разошлась по домам, часть хлопотала, укладывая бумаги в толстые пачки.

Всюду была тревога, и только в Совете обороны города было тихо и спокойно. Командующий обороной Потапов расхаживал по гулкому кабинету и курил. Основным его занятием в эти дни были успокоительные разговоры с членами президиума губисполкома, то и дело забегавшими в Совет обороны за новостями.

За одним из таких разговоров и застал его незнакомец, заглянувший в приоткрытую дверь кабинета. Никто его не заметил, так как Потапов и несколько губисполкомовцев, его окружавших, рассматривали большую настенную карту. Короткие белые пальцы Потапова скользили вдоль линии Северной железной дороги, следовали за изгибами Северной Двины, постоянно возвращаясь к её устью, ставшему ключом к городу.

- Несколько недель мы во всяком случае в силах продержаться, - говорил Потапов, делая округлый, свободный жест. - Ну, а тем временем подойдут подкрепления из центра, часть которых уже в пути. Противник, сколько мне известно, не обладает крупными десантными частями, а базы его весьма отдалены. Как видите, товарищи, не так страшен черт, как его малюют.

Потапов поднес небольшую пухлую руку ко рту, будто желая подправить скользнувшую на губах улыбку.

- Конечно, благоразумие и осторожность я не причисляю к порокам. Готовьте, если вам угодно, эвакуационные средства и всё такое, но я, признаться, непосредственной опасности городу не вижу. С вашего разрешения, думаю ещё посидеть в этом кабинете.

Потапов мягким движением оборотился лицом к двери. Дверь тотчас же захлопнулась, и незнакомец, плотно притворив её снаружи, зашагал по коридору. Он беззвучно смеялся, и ноги шли как в танце. Так миновал он три двери и заглянул в четвертую. Перед ним открылась большая полутемная комната. У единственного окна её стояли два человека и смотрели через пыльные стекла на улицу. Незнакомец прикрыл за собой дверь и неслышно подошел к ним сзади.

- Привет, - сказал он, кладя руки на их плечи, - как погода?

Они вздрогнули и обернулись - тогда стало видно, как оба несходны между собой. Один был узколиц, бледен и подтянут; другой рыхл, багроволиц и широк в кости. Узколицый был молод и подвижен, товарищ его неуклюж и в летах. Он выглядел бурно и неряшливо пожившим. Под глазами набухали отечные мешочки, рот синел. Военный китель с пиджачными пуговицами, в который едва втискивалось его мясистое туловище, обсыпан был табаком. Над неровным, бугристым лбом торчал огненно-рыжий ёршик волос.

- Ну-с, дорогой, - сказал он, выпуская в лицо вошедшему густой клуб махорочного дыма. - Что это вы, аки тать в нощи, подкрадываетесь сзади. С нами, упаси боже, родимчик может случиться!