Райдо Витич - Имя - Война

Николай хмуро посмотрел на него и уловил взгляд друга — неприятный, мрачный.

— Саня?

Тот вздохнул, отвернулся. Ответил через паузу:

— Я видел, как она упала. Но это ничего не значит.

— Точно, — подтвердил Голушко.

А у Санина челюсть свело. Галету Перемысту отдал, рванул ворот гимнастерки и в небо уставился, считая до ста. Нервы ни к черту!

— Пал Палыча жалко, — протянул уныло молчун Сидельников. — Хороший мужик был. И Гриша парень геройский. Сложили головушки.

— Не зря. Капитан ушел, фрицы по ушам получили. Хоть чуток спесь с них сбили. А то гляди ты, гоголем ходили: кудах-тах — тах, айн, цвай! — выплюнул Густолапов.

— Дальше-то что, куда, товарищ лейтенант? — спросил Летунов.

Санин говорить не мог, сжало его как пружину от горя — не то что говорить — слушать, видеть не мог. Усидел и то с трудом — рвануть обратно хотелось, искать, звать…

Дроздов глянул на него и ответил бойцу за друга:

— Дальше: выходим из болот. Находим удобное место, роем землянки, делаем засеку и воюем в тылу врага.

— Харчами бы разжиться, — глубокомысленно изрек Голушко.

— Табачком, — поддержали его солдаты.

— Вот как место для базирования отряда найдем — пойдешь в деревню за провиантом и так сказать, наладишь контакт с колхозниками.

— А что? Я смогу. Можно вообще договориться, коровенку взять…

— Ага, и доить на болоте, — хохотнул Антон.

— Скотинка — это хорошо, — протянул Густолапов. — Но боеприпасы лучше. Сегодня разжились — а завтра?

— Арсенал бы не помешал, — согласился Саша. — Но будет день и будет пища.

— Возьмем, — беззаботно отмахнулся Голушко. — Васечкина вон выставим — он зубами фашистов загрызет.

— Порву гнид!

— Во!

— Отставить ругань, — вяло приказал Дрозд. — Отбой.

Прислонился спиной к коряге сухой, глаза закрыл, обняв винтовку.

Они шли весь вечер и полночи. А потом организм просто отказал. Лена упала и не смогла подняться. Барахталась в темноте и звала то Игоря, то Надю, то Николая.

Глава 8

Леня в поисках воды пошел, но нарвался на дикую малину и застрял в кустах. Рвал ягоду и без ума в рот пихал. Девушки пригоршню набрал, но как накормить не пытался — не смог. Она не в себе была, смотрела, но явно не видела, и ничего не понимала, что ей не говори. Парень лоб ей потрогал — горячий. И заскучал, не зная, что делать. Оставить — помрет, на себе нести — не поднимет.

— Ты это, или вставай или… загнемся здесь.

"Вставай", — она поняла и честно пыталась подняться, но словно вросла в землю и никак не могла от нее оторваться. Парень пытался ей помочь, но сам еле на ногах стоял.

— Хреново дело, — понял Леонид, рухнув рядом. — Елозим, как два жука на панцирях, а толку пшик.

— Встану… сейчас… горло только болит, — просипела.

— Температура у тебя.

— Пройдет.

— Ага, — отмахнулся, оглядываясь. — Вот что, ты лежи, а я пойду, найду село или деревеньку, разживусь пищей, лекарствами, теплыми вещами да спичками или огнивом, и вернусь.

Ей было страшно, что он солжет: уйдет и больше не вернется, а она останется и умрет здесь, но стоит разве на тот свет вместе с собой парня утягивать?

— Иди, — прошептала, дрогнув. Глаза щиплет — плакать хочется от беспомощности, от непонимания, почему же все так — бездарно, бессмысленно. Ну, вот умрет — и что? Что сделала, что оставила? А как умереть можно? Почему, зачем?

— И пойду, — буркнул Фенечкин, а сам не спешит.

— Иди, — сказала уже громче, тверже. Ком в горле сглотнула, прогоняя мысли, что в кисель ее превращали — не время, не место.

И плевать вдруг стало: ну, и уйдет он. Ну и умрет она…

— Не гони, командирша тоже мне нашлась. Соплива еще указывать.

— Ворчишь, как дед старый… злости набираешь, да?

— Нет, вот пристала! Зудит и зудит! Правильно Пчелой назвалась. В точку прозвище. Мухи тоже нудят, но не кусают, а эта ведь под кожу прямо лезет, укусить норовит. Вот бабы, а?

— Тебе сколько лет… ворчун? — хмыкнула и сподобилась — села.

— Сколько ни есть, все мои, — встал. За руку девушку взял и рывком на ноги поставил. Та качнулась, постояла и пару шагов до сосны сделала, прислонилась спиной, дух переводя и заставляя тело слушаться. А ноги дрожат и чувство, что на плечи гири навесили.

— Только не садись и не ложись, — попросил Леня.

— Не буду… буду как боевая лошадь… стоя отдыхать, — хрипло и нервно хохотнула. Солдат недоуменно посмотрел на нее и фыркнул, умиляясь:

— Ой, блина, воинство: полтора придурка.

— Это ты — пол.