Тулепберген Каипбергенов - Неприкаянные

Поворачивалось дело так, что и думать о своем несчастье было некогда, и разлад с Айдосом не мучил уже сердце Али, как прежде. Ветром налетели на него заботы, закружили его. Успел только сойти с коня, а снова надо лезть в седло. Теперь не по Айдосову приказу, а по собственной нужде.

Куда, однако, скакать? Где невеста-то?

Мать ласково, чтоб не обидеть сына, спросила:

— Может, приметил какую девушку, так скажи, сынок. Если в нашем ауле она, так и седлать коня не надо. Засветло обговорит все отец, а утром погонит быка за калым.

Помялся Жалий и выдавил из себя: — Дочь Гулимбета…

— О-о! — протянула мать. — Придется седлать коня. Далекую невесту выбрал сынок.

— Это какой Гулимбет? — решил уточнить Али. Ему ведь предстояло искать будущего свата в степи.

Гулимбет- соксанар, из аула Маман-бия.

— Странное прозвище! — удивился Али. — Гулимбет, Считающий просо…

— Хорошее прозвище, — одобрила мать. — Если умение считать передалось дочери, то будет кому копить богатство. Наш-то Жалий простодушен и доверчив, у него все из рук и ничего в руки!

— Наверное, умение считать — тоже счастье, — рассудил Али. — Пусть оно войдет в юрту Жалия.

— Пусть, — согласилась мать.

Бык Айдоса, оказывается, нес счастье всякому, кто становился его хозяином. Али перестал сетовать на судьбу свою: не обделил, выходит, бог его, раздавая блага земные. И сына Жалия не забыл. Глядишь, станет настоящим степняком. Вот оно — начало счастья.

Не знал Али, что не началом счастья был этот день, а началом несчастья.

Ранним утром, оседлав коня, он поехал сватать дочь Гулимбета, Считающего просо.

Однако лучше бы не ездил. Едва конь вынес его от аула, как с другой стороны в аул въехали Бегис и Мыржык. Въехали и остановили коней у юрты Али.

— Эй, джигит! — крикнул Бегис, вызывая Жалия. — Небо опрокидывается на землю, а ты спишь в своей норе ровно суслик.

На крик вышел Жалий, удивленный и напуганный: может, в самом деле беда?

— Что, бий?

— Не знаешь разве? Скрытен, оказывается, твой отец. Прогнал его Айдос от себя, как больную собаку. Пнул сапогом несчастного…

Побледнел Жалий от стыда за отца: с собакой сравнили!

— Молчишь! — зарычал Бегис. — Принимаешь обиду Айдоса!

— Нет, не принимаю, — пролепетал Жалий. — Разве такое можно принять…

Тогда защити честь отца!

— Как? — не понял Жалий. Может ли он, простой степняк, в ответ на нанесенную ему обиду пнуть бия ногой. Такого не бывало. — Как защитить?

— Садись на коня и скачи за нами! — сказал Бегис. — В дороге все поймешь.

— И торопись! — добавил Мыржык. — Джигиты ждут нас.

На краю аула, верно, собиралась стайка верховых. Они были с арканами и копьями.

Волнение охватило Жалия: за отца встают парни его аула, а он колеблется, медлит. Трусит вроде. Что подумают о таком джигите степняки?

Пошел в загон. Не уверен был, однако, что делает правильно, душа его маялась сомнениями, и, не будь рядом Бегиса и Мыржыка, остановился бы, но не давали передыха бии, взглядами и окриками подталкивая вроде бы Жалия. И он дошел до загона, оседлал коня, вскинулся в седло. Поскакал следом за джигитами, не сказав ничего ни матери, ни брату.

Отец вернулся к вечеру. Привез согласие Гулимбета отдать дочь за Жалия. А Жалия дома не оказалось. Никто не знал, куда он девался. Младший сын, Омар-джан, видел только, как брат сел на коня и помчался в степь. Огорчило Али отсутствие сына, но ненадолго. Думал Али, вернется Жалий — порадуются все вместе успешному завершению сватовства, и утешился этим.

Однако Жалий появился в ауле лишь на третий день, почерневший от ветра и усталости. О невесте не спросил, будто уже и не собирался жениться. Лег отдыхать и проспал до следующего дня. Встал и снова без слов направился в загон седлать коня.

— Жалий! — окликнул сына Али.

Любил отца Жалий, чуток был и добр к нему, не только на окрик, на невысказанное желание отзывался охотно и торопливо. А тут не отозвался, будто не слышал крика, требовательного и тревожного. Не оглянулся даже. Накинул седло на круп коня, затянул подпругу, вставил ногу в стремя.

Понял Али — теряет сына. Не знал почему, недоступна была его разуму причина, а душа уже стонала в одиночестве. И Али снова крикнул:

— Жалий!

Не тронул Жалия крик отчаяния. Влез в седло, пустил коня прочь от юрты.

Проститься с сыном должен был Али, но не смог. Вцепился в узду, остановил коня у загона.

— Куда, сын?

Жалий процедил сквозь зубы:

— Куда все.

— А все куда?