Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Большая чистка

Николай Иванович отодвинул бокал, поднялся.

— Время, — бросил он коротко и пошел к двери стремительной походкой.

У двери, качнулся, остановился, — маленький, тщедушный, с окаменевшим лицом и застывшей на нем улыбкой, похожей на оскал волка, провожаемый общим недоуменным молчанием. Сам Николай Иванович в дымном зале мог разглядеть лишь белые маски лиц, тоже окаменевшие и почти с такими же окаменевшими улыбками.

Помахал рукой. И вышел, довольный произведенным эффектом. Пусть-ка теперь почешут затылки… интеллигенция, мать ее…

Для Сталина наступил тот период власти, когда на карту поставлено все: и сама власть, и жизнь, и судьба государства. Сомнений в необходимости Большой чистки он не испытывал: сама чистка была как бы подготовлена всем ходом событий не только в СССР, но и во всем мире.

Что война с фашизмом неизбежна, Сталин был уверен абсолютно. Более того, он желал этой войны, считая, что она приведет мир к окончательному крушению капитализма если не во всем мире, то в Европе — это уж совершенно точно. Но для такой войны нужна основательная подготовленность не только армии, но и государственного организма в целом. Этот организм должен работать как часы, не давая ни малейших сбоев даже в самые критические моменты. А чтобы получить такой организм, надо вылечить его от всех хронических болезней. Одной вакцинацией, как показала практика, вылечить этот огромный и сложный организм нельзя: всегда найдутся такие части его, которых вакцинация не коснется по тем или иным причинам, а потом зараза распространится вновь. Сталин помнил, как во времена его детства невежественные люди в горных селениях и даже в городах Грузии прятались от врачей, проводивших прививки от оспы. Если бы ему, Сосо Джугашвили, в раннем детстве сделали такую прививку, он не заболел бы оспой, она не оставила бы на лице его своих несмываемых следов.

Да, перед решающими схватками противоборствующих сил на мировой арене необходимо проверять не только оружие, амуницию, но и здоровье солдат. Всех больных, слабых, колеблющихся — в сторону. Всех здоровых сплотить в единое целое, подчиненное единой воле. Иван Грозный, например, перед Левонской войной освободился от предателей-бояр. Да, видать, не от всех. И не одних супротивников-бояр надо было уничтожать, но и своих опричников тоже: вкусившие крови не остановятся до тех пор, пока их не остановят.

То же самое было у Петра Первого: не всех он разбоярил, не всех обратил в свою веру, не всем сбрил бороды как в прямом, так и в переносном смысле, и стоило ему уйти из жизни, как все покатилось вспять. Вот и Робеспьер… Если бы он рубил головы не только дворянам и знати, но и, вслед за ними, тем, кто выполнял роль палачей, удержался бы у власти и не стал бы сам жертвой развязанного им террора. Наконец, если бы Ленин допустил в свое время половинчатость в истреблении представителей буржуазных классов, если бы он не оперся в этой своей работе на интернационалистов, собранных, можно сказать, со всего света, то советская власть долго бы в России не продержалась. То же самое и с кулачеством. Правда, наворотили больше, чем требовалось, едва не подорвали саму основу сельского хозяйства страны, но, оглядываясь назад, нужно признать, что перехлесты неизбежны и часто оправданы. В любом случае перехлест лучше недохлеста.

Вот и теперь…

Сталин прошелся по кабинету вдоль стола для заседаний, потом до двери, назад шел уже вдоль глухой стены, остановился перед картой Советского Союза. Черные кружочки городов, нити железных дорог, их соединяющие, синие жилы рек, грубые пунктиры границ — и везде люди, мало что понимающие в том историческом предназначении, которое выпало на долю бывшей России и населяющих ее народов. Он, Сталин, единственный на земле человек, который понимает это предназначение со всей отчетливостью, во всех, даже незначительных, ее проявлениях. Другие могут лишь слепо исполнять свою работу, видя только то, что рядом, не охватывая взором всего пространства, не понимая движения, не ощущая времени.

Пространство, движение, время…

Взять хотя бы Серго Орджоникидзе, после Кирова самого близкого к нему, Сталину, человека: ругательски ругал Сталина на людях, но более всего предсовнаркома Молотова, принимал участие в секретном совещании на квартире у бывшего председателя ЦИК Украины Петровского накануне Семнадцатого съезда партии, где решали, что делать со Сталиным: снять его прямым голосованием на съезде или ликвидировать. Его счастье, что не он был инициатором этого совещания, что первым — вместе с Микояном — пришел к Сталину и покаялся… Так вот, даже Орджоникидзе, и тот так и не понял, зачем нужна Большая чистка практически всего руководящего аппарата. Он с пеной у рта обвинял Сталина в излишней подозрительности, мстительности и прочих человеческих слабостях. А хороший был организатор и менее всего — бюрократ. Во всяком случае, по кабинетам не рассиживал, до каждого завода, до каждой строительной площадки доходил сам и сам же принимал решения. Но в нынешних условиях этого мало.