Иван Кудинов - Яблоко Невтона

— Не пойму, ваше превосходительство, — несколько растерялся Ползунов, — что значит такое обращение?

— А вот сейчас поймете, мой друг, — весело и все с той же лукаво-загадочной усмешкой сказал генерал и протянул Ползунову торжественно белый лощеный лист, приятно хрустнувший меж пальцев. — Читайте. Это резолюция Кабинета на ваш проект.

Ползунов принял бумагу и поднес ближе к глазам, набираясь духу, но генерал его упредил:

— Нет, нет, читайте вслух, я тоже хочу послушать, — как будто он еще не знал содержания «Резолюции». И Ползунов, повинуясь, выдержал паузу и начал читать внешне спокойно и сдержанно, хотя внутри уже весь горел нетерпением: «Высочайший Кабинет сим уведомляет, что Ее Императорское Величество не токмо им, Ползуновым, всемилостивейше довольна быть, но для вящего его и протчих по примеру его в таковых же полезных упражнениях поощрения, повелеть соизволила: пожаловать ево, Ползунова, в механикусы с чином и жалованьем инженерного капитана-поручика и выдать ему в награждение 400 рублев, так же буде он при заводах не надобен, то прислать ево сюда… — тут голос шихтмейстера (или уже капитана-поручика?) слегка сорвался и зазвенел, — дабы он для приобретения себе большего в механике искусства, — читал Ползунов, наконец, разогнавшись, все быстрее, поспешнее, словно желая знать наперед, что его ожидает, — здесь при Академии наук года два или три с оной с вящим наставлением прилежать и сродные его в том дарования и способности с лучшими успехами впредь для пользы… употребить», — пропустил впопыхах предпоследнее слово «заводской», но возвращаться не стал и замер с бумагой в руках, охваченный жарким волнением.

— Ну, каково? — смотрел на него Порошин.

— Благодарю, ваше превосходительство, за поддержку!

— Так меня-то за что — благодарите государыню.

— Государыне я премного благодарен, — подтвердил Ползунов. — Но вам, Андрей Иванович, в первую очередь!..

— Ну что ж, я тронут, — кивнул Порошин, заметив или не заметив того, что впервые назвал его Ползунов по имени-отчеству. И сам испытал к нему какое-то сродное, более глубокое и нежное чувство. — И я вас благодарю, Иван Иванович, за ваш труд, — сказал тихо и проникновенно. — И рад безмерно вашему успеху! Но, думаю, главная работа — еще впереди. А вы как находите?

— Полностью с вами согласен. Пока ведь все — только на бумаге. А проект — это еще не машина.

— Да, да. И как думаете продолжать? — выспрашивал не без умысла, осторожно подводя к главному. — Вам же, капитан-поручик, — с улыбкою говорил, — высочайше повелено ехать в Петербург и быть при Академии. Стало быть, скоро уедете? — как будто сие могло свершиться помимо его, генеральского, ведома. Хитрил генерал, конечно, как бы желая проверить встречный отклик своего собеседника. И Ползунов, не меньший стратег и тактик, подыграл генералу: — Уеду, но только с позволения вашего превосходительства. И не ранее, чем построю машину. Полагаю, сначала надо проект до ума довести, а потом и об Академии думать, — твердо определил свою линию. Хотя и об Академии он думал сейчас не в последнюю очередь, ибо из всех высочайше пожалованных званий и наград — это самая дорогая и важная для него награда. Он уже представил себе, как станет работать, науками заниматься рядом, а может, и вместе с самим первейшим российским академиком Михайлой Васильевичем Ломоносовым… О! Разве мог он мечтать об этом еще вчера? А сегодня сама государыня повелела: быть при Академии!

Но все же, отвечая на вопрос генерала, Ползунов отнюдь не кривил душой: никто, кроме него, инженерного капитана-поручика, не построит огненную машину. Никто! И выход, стало быть, только один: сначала машина, потом — Академия.

Впервые за годы своей горнозаводской службы Ползунов получил «вольную» — и, освобожденный от руководства лесным повытьем, всецело занялся машиной, проект которой вынашивал и создавал в немалых трудах и поисках, долгими зимними ночами и редкими днями отгульными, в промежутках между основными занятиями… А вышло на поверку — создание огненной машины и есть основное занятие, а может, и главное дело всей его жизни!..

Хотя вряд ли он думал тогда об этом — скорее чувствовал и сознавал подспудно. И, понимая всю значимость предстоящей работы, времени попусту не терял на «стояние у порога», а тотчас, как только решение Канцелярии о строительстве огнедействующей машины было принято, с головой окунулся в дела, полные каждодневных забот, хлопот, новых расчетов, перерасчетов (что даст повод будущим биографам назвать эту корректировку «вторым проектом») и многих досадных ошибок и неясностей… да, да и неясностей! — ведь машины подобной нигде еще не было, ни в России, ни в Европе, и приходилось все начинать с нуля.