Ахмед Боков: Сыновья Беки

Сквозь мглу и дурман Хасан еще услышал команду:

– На штыки!..

Это был голос того, кто минуту назад приказывал не стрелять.

Хасан почувствовал, как в тело его вонзилось сразу несколько штыков. Кинжал, которым он еще пытался отбиваться, угодил кому-то по руке.

На мгновение Хасану почудилось, что враги вскинули его над собой. Из-под вздернутой брови он грозно глянул на них. И в этот миг обрушился с высоты и глухо ударился о землю. Теперь глаз Хасана смотрел снизу вверх.

– Зверь! Гляди, как зырит! – взревел один из деникинцев.

– Еще раз на штыки!..

Хасан опять посмотрел на врагов сверху вниз. Но он уже нечего не видел. Вокруг ни света, ни искорки, как в угасшем очаге…

Густо падающий снег белым саваном накрыл и глаз, и вскинутую бровь, и все тело Хасана.

Кайпа поднялась как обычно: ни свет, ни зря. Небо еще было похоже на перевернутый чугунный котел. Но вот, постепенно светлея, оно сделалось чистым, как родник. И туман, что последние недели все давил на душу, вдруг рассеялся. Пробившиеся из-за хребта лучи солнца осветили Сагопши и всю Алханчуртскую долину…

Кайпа вышла к воротам. Сегодня она уже не в первый раз это делает. Не сидится ей дома. Ждет, надеется, что вот-вот с той или другой стороны вдруг появится тот, по кому изболелось ее надорванное сердце. В минувший день она тоже не один час простояла у ворот. Как только услышала, что деникинцев погнали на запад, так стала ждать. Говорят, что спустившиеся с гор партизаны и красноармейцы преследуют деникинцев по пятам. Хусен тоже должен быть с ними…

Подошел Гойберд.

– Торко-Хаджи вернулся, – сообщил он. – Слыхал я, что старик тяжело болен.

– Не удивительно, – вздохнула Кайпа. – В его возрасте пере нести такие трудности – это не шутка…

– Говорят, когда его везли, от каждого села навстречу высылали упряжку саней, хотя снега и нет нигде. На арбе нельзя было ехать. Очень тряско.

– Какое счастье заслужить такое уважение в народе! Выше это го нет ничего на свете!..

– Правильно говоришь, Кайпа! Клянусь Богом, нет ничего выше!.. – Гойберд помолчал, потом добавил: – Наших тоже будут уважать. Они хоть и молодые, а свое тоже заслужили, все перенесли: и трудности, и горести.

– Вернулись бы только! – взмолилась Кайпа. И в глазах у нее сверкнули слезы.

– Вернутся, Кайпа. Не сегодня, так завтра. Обязательно вернутся. Клянусь богом!..

Прямо перед ними на дорогу села маленькая пичужка, вся будто посеребренная. Касаясь своим длинным хвостом земли, она стала раскачиваться взад и вперед.

– Вот и вестница весны явилась, – улыбнулся Гойберд. – Скоро пахать будем.

– Уже и пахать собрался?… – Лицо Кайпы осветилось теплом.

Она хотела еще что-то сказать, но, увидев неожиданно появившегося из-за угла человека, смолкла. Прихрамывая на одну ногу, он быстро приближался к ним.

– Хусен!.. – так и вырвалось у Кайпы.

– И верно, Хусен! – всплеснул руками Гойберд. – Клянусь богом, Хусен!..

– Сыночек! Один ты у меня остался! – плача и обнимая Хусена, говорила Кайпа. – Совсем вернулся или опять бросишь нас и уйдешь? Пожалей хоть Суламбека!

– Не уйду больше, нани!

Обняв мать за плечи, заглянул ей в лицо.

– Конец войне! Будем теперь строить новую жизнь, нани! Мирную, светлую. Такую, о которой мечтали и мы, и все те, кто не дожил до этих счастливых дней!..

Гойберд глянул на восходящее солнце, чуть сощурился и сказал:

– Пусть это ясное тихое утро станет началом новой жизни!..

Тайп – род (здесь и далее примечания переводчика).

Сармак – чудовище, воплощающее в себе злую силу.

Дади – папа.

Нани – мама.

Сискал – хлеб из кукурузной муки.

Чами – глиняная посудина

Вайнахи – чеченцы и ингуши.

Талсы – переметная сума.

Дяла – Бог.

Праздник жертвоприношения

Ураза – мусульманский месяц поста, во время которого можно есть только после захода солнца.

У ингушей раньше при головных болях обмеряли голову полотенцем или платком, а потом легко массировали ее.

Бохк – волосяная веревка, которой обвязывают кувшин.

Белхи – обычай взаимопомощи

Закат – обрядовая, так называемая «очистительная» милостыня. Подается сиротам.