Ахмед Боков: Сыновья Беки

Уже около года Хасан не видел дорогие сердцу хребты, долины, леса, где бегал мальчишкой. А как мечтал их увидеть! Не раз во сне снились. И вот они перед ним, а ничего не радует. Все оттого, что на душе у него большое горе и ничем его не унять. Накануне Хасан заехал в Ачалуки к тетке. Там он узнал о смерти Султана. Многое перенес Хасан за свою не очень-то долгую жизнь. Но это горе выше его сил. Хасан даже заплакал и не мог скрывать своих слез, да и не пытался сделать этого. И в мыслях у него не было, что Султан может пасть жертвой войны. Хасан в последнее время все больше тревожился за Хусена, которого оставил дома в состоянии почти полной неподвижности. В горы, в Ведено, к нему доходили слухи, что Хусен жив, но легче от этого не становилось. Беспокоился за одного брата, а беда подстерегла его с другой стороны и, обрушившись столь неожиданного, подкосила.

Тетка сказала еще и о том, что Хусен уже с неделю в горах и почти совсем здоров.

Султан! Бедный малыш! Хасан с грустью подумал, что братишка так и не увидел ничего хорошо в своей короткой жизни. И сердце от этой мысли сжалось болью. Не задумываясь, Хасан сам бы лег вместо Султана в могилу, но так уж устроен мир… Один другого в нем заменить не может…

Хасан долго шел пустынной дорогой. Он уже миновал ближайшую от Сагопши балку, когда увидел на опушке леса, близ дороги, человека, тяжело опиравшегося обеими руками на большую сучковатую палку. Неподалеку паслась отара. Хасан поначалу насторожился, но, поняв, что перед ним, должно быть, пастух, вынул руки из кармана, оставив в покое свой семизарядный наган.

Пастух ответил на приветствие Хасана и попросил закурить. Свернув цигарки, они оба опустились на сухую траву.

– Чьи это овцы? – спросил Хасан, глянув на склон.

– Наши, – ответил пастух.

Он был примерно того же возраста, что и Хасан. Может, даже чуть моложе.

– А ты кто будешь-то?

– Саада знаешь? Я его сын, – ответил парень.

Хасан пристально посмотрел на него. Он не видел сына Саада с детства. «Похож на отца, – подумал Хасан, – даже пушок на подбородке обещает вырасти таким же клоком овчины, как у Саада».

– А ты здешний? – спросил парень.

«Не знаешь, значит, меня, – решил Хасан. – Что ж, это и к лучшему».

– Из Ачалуков я.

– Скучное ваше село, – буркнул сын Саада. – Залегло в яме хребтов, как зверь в капкане. Я там целый год прожил. У родственников. Даже больше года. Овец мы своих там спасали.

– От кого же? – усмехнулся Хасан.

– От кого, говоришь? От голодранцев этих, что большевиками зовутся. Придумали тоже: у одних добро отбирают и хвалятся, что делают хорошие дела. Для народа, мол, стараются. Хорошо еще, недолго они над нами измывались. Слава Всевышнему, прогнали их. Деникинцы у нас ничего не отбирают. Попросят по-хорошему одну-другую овцу – и все.

«Одну-другую овцу! – мысленно повторил Хасан. – Для деникинцев Саад добрый, а моего отца из-за одной овцы жизни лишил, проклятый!»

Хасан зло глянул на парня. Лицо у него похоже на взрезанный арбуз. На подбородке и около ушей чуть пробивается жалкий пушок. Истинный сын своего отца. Другого разговора от него и ждать нечего.

«А не застрелить ли мне тебя, – подумал Хасан, – здесь же на месте, в упор? Вот бы месть моя и свершилась. Всего один выстрел – и конец делу, отец отмщен!» Рука скользнула в карман, пальцы коснулись холодного металла и сжали круглую рукоять. Некоторое время Хасан сидел так и думал. «Нет, – решил он, – Саад, только сам Саад должен поплатиться за содеянное им зло! Нельзя оставить его в живых!»

Сейчас даже Дауд и Малсаг не осудили бы Хасана. Так ему, по крайней мере, казалось. Раньше Дауд говорил: «Убийством Саада дело не кончится. У нас кроме него еще много других врагов». Теперь времена изменились. Саад его ярый враг. Убил отца, готов и их всех уничтожить. Хасан убежден, что гибель Султана тоже на совести Саада. Кто, как не он, наводнил Сагопши карателями да стражниками? А насилия, которые он вершит над односельчанам?… Много, очень много причин для того, чтобы убрать Саада…

Хасан поднялся.

– Дай мне еще табаку, если можно, – попросил сын Саада. – Покурю, а там, смотришь, и стемнеет. Завтра я куплю себе этой чертовой отравы. Отец обещал привезти пастуха. За тем он и поехал сегодня в Моздок. Там, говорят, много ногайцев и дагестанцев в пастухи нанимаются. Наших овец и раньше пасли дагестанцы. При большевиках они подались восвояси. С тех пор и мучаемся, кое-как перебиваемся.

– Один пасешь такую отару? – поинтересовался Хасан. Хотел узнать, не бывает ли здесь Саад.