Александр Спешилов - Бурлаки

А ныне?

Я в доме Александра Николаевича. Газета поручила взять у него интервью. Он легок в движениях и, пожалуй, чуть по-стариковски суетлив. Быстро проходит в комнатушку, которая служит ему и рабочим кабинетом, и спальней, и мастерской. Мягко, но настойчиво усаживает в потертое кресло. Сам усаживается напротив. Мелкими привычными движениями сухоньких жилистых рук протирает очки, прилаживает на переносицу и устремляет лицо в лицо. На его губах — готовая вспыхнуть улыбка. Взгляд его изучающее остер — и в то же время сам распахнут навстречу. Ты изучай меня, я тебя — вот что читается в этом взгляде, любопытствующем и доброжелательном. На моей памяти он всегда с улыбкой, живым словом, шуткой-прибауткой. Я не припомню его во гневе, или крайне сердитым, или крайне раздраженным. Такой у него характер. Ну, бывает иногда, потрясет он в запальчивую минуту сухоньким своим кулачишком. Потрясет — и вновь заулыбается сквозь толстые стекла очков.

Александра Петровна, хозяйка дома, приносит нам душистый чай. Александра Петровна — человек весьма строгих правил и манер. Кто мало ее знает, может счесть сухой и даже суровой. А на самом деле она чуткая и добрая женщина. Она знает литературу, любит книги, уважает и понимает людей, причастных к литературе и книге. Эвон сколько повидала она нас и прочих разных за долгие годы! Но свое уважение и приязнь Александра Петровна старается показать не слишком явно. Она видит нас насквозь. И мы это знаем. И поскольку мы это обоюдно понимаем, все идет у нас хорошо.

Кабинет полон книг. Впрочем, они повсюду в этой небольшой квартире. Книги встречают вас при самом входе, в тесном коридорчике, где вдоль стенки сооружен узенький верстачок с круглым точильным камнем и разным инструментом для поделок. Но больше всего их здесь, в рабочем кабинете писателя. Они на стеллажах до самого потолка, они на круглом столике, они стопами лежат на полу, на стульях, на письменном столе.

Почти все в этой комнате, и в первую очередь стеллажи, сооружено руками хозяина. Трудно сказать, чего не могли бы эти руки. Табуретку сколотить, подметку на сапог набить, корзинку сплесть, будильник починить, замок врезать — все они умеют.

Ровными рядами в одинаковой одежке стоят толстые и тонкие тома — тоже дело рук Александра Николаевича. Здесь же и переплетные приспособления: сшивальный станок, резак, пресс. Чуть в стороне предметы еще одного из увлечений — Александр Николаевич с давних пор коллекционирует старинные монеты и бумажные денежные знаки. На стенах фотографии, портреты, в том числе большой портрет Павла Петровича Бажова, живописные этюды — подарки их авторов.

Надо заметить, что хранятся в этом доме живописные работы и самого Александра Николаевича. В начале двадцатых годов он учился в Екатеринбургских художественных мастерских, а затем в Пермском художественном техникуме. Что ж, если строго говорить, живописца из него тоже не получилось. Но уроки не прошли даром. В его литературных произведениях можно найти и живопись, и тонкий, словно выполненный пером, рисунок — мир, подмеченный острым глазом художника.

Стол завален бумагами и папками, разными памятными безделушками. Здесь же непременная спутница литератора — пишущая машинка: Александр Николаевич, как и многие, предпочитает самолично перепечатывать свои рукописи.

Так над чем же сейчас работает писатель?

Он протягивает увесистую папку. На титульной страничке: «Мой архив. Литературная хроника». Есть и еще одно название: «Заметки дней моих минувших». Видимо, не пришло еще то, единственно точное.

— О чем говорится в вашей будущей книге, Александр Николаевич? — спрашиваю я.

— Мое поколение пережило многое. Вот мне и захотелось разобраться в этом, припомнить прошлые события, привести их в порядок в памяти своей и на бумаге. А как разобраться? Лучший в этом деле помощник — документ: он и подскажет, он и напомнит, он и подправит тебя…

— А как вы пришли к такому замыслу?

Александр Николаевич говорит о том, что замысел книги, как известно, почти всегда созревает исподволь и неприметно. А потом какой-то внешний толчок вдруг распахивает перед автором будущее произведение. Таким толчком оказался для него семидесятилетний юбилей. Само собою, ему в те дни пришлось немало рассказать о себе и о своем времени. К этому необходимо добавить, что с достижением преклонного возраста человеку свойственно оглянуться на пройденный путь, подвести некоторые итоги. Вот он и понял, что надо писать книгу воспоминаний.