Андрей Серба - Полтавское сражение. И грянул бой

Конечно, казачий полковник не соответствовал тому типу красавцев, что имели успех в варшавских салонах, но его дочерна загорелое, мужественное лицо с широкими скулами, крупным носом, уверенным взглядом серых внимательных глаз и роскошными усами, которым позавидовал бы самый родовитый шляхтич, было привлекательно той первозданной, грубой мужской красотой, которая, дарованная природой, так и продолжала существовать сама по себе, избежав подгонки под общий стандарт, диктуемый модой. Казацкое одеяние Скоропадского, не уступающее по качеству ткани и мастерству портных нарядам прочих участников ужина, тоже являло разительный контраст одежде шляхтичей, где польская историческая традиция соседствовала с новомодными французскими и английскими изысками, что должно было свидетельствовать об утонченности вкуса хозяина и его желании и умении идти в ногу с последними достижениями европейской моды.

Скоропадский оказался не похожим на предыдущих поклонников Марыси и в другом — она никак не ожидала, что он будет таким умным, интересным собеседником. Выяснилось, что он в совершенстве знал украинский, русский, польский и литовский языки, прекрасно читал и говорил по-гречески и по-латыни, бегло изъяснялся на турецком и татарском языках, понимал и мог поддерживать разговор по-французски, по-немецки и по-шведски. В разговоре она узнала, что украинский и русский были его родными языками, греческий и латынь в него вколотили батьки-наставники в Киевской Могилянской коллегии, польскому и литовскому его обучала первая жена-шляхтянка из боковой ветви рода литовских князей Радзивиллов, без знания татарского и турецкого нельзя было считаться полноценным запорожским старшиной, каковым Скоропадский пробыл добрый десяток лет после наскучившей учебы в коллегии. А прочие языки он изучил уже в годы своего полковничества на Гетманщине, сражаясь под русским знаменем.

Они начали разговор в приемной дворца, продолжили во время ужина, завершили на прогулке в дворцовом парке. Марыся имела слишком большой опыт в искусстве флирта, чтобы не заметить, что с каким бы увлечением и упоением полковник ни рассказывал о своих боевых делах и приключениях в бытность запорожским старшиной или стародубским полковником, он нет-нет да и бросал откровенно восхищенные взгляды то на ее полную, до половины обнаженную грудь, то на миниатюрные ножки в бархатных туфельках, когда она, переходя по камешкам протекавший по парку ручеек, поднимала подол.

И она, с удовольствием включившись в столь привычную, а на сей раз и доставлявшую ей удовольствие игру, старалась не ударить лицом в грязь и явить себя казачьему полковнику во всем блеске: то, изящно выгнув тонкий стан, наклонялась за цветком так, что грудь целиком выскальзывала из глубокого декольте, то, якобы споткнувшись, прижималась бедром к спутнику так, что у него от возбуждения тут же начинал дрожать голос, то, позволив ветру запутать свои длинные волосы в усах и оселедце полковника, принималась распутывать их, будто нечаянно нежно касаясь ладонями его лица и шеи. А однажды, целиком поглощенная своей игрой и слушая Скоропадского краем уха, она в середине его повествования о тяжкой доле казаков-невольников на турецких галерах рассмеялась настолько призывно и томно, что тут же вынуждена была оборвать смех и взять себя в руки — так женщины обычно смеются в предвкушении скорых утех с любовником, а чаще всего уже находясь с ним в постели.

Ганна и Марыся Дольские стоили друг друга. Если тетка добилась от племянницы того, что ей было нужно, то и Марыся с таким же успехом добилась на ужине у князей Потоцких того, для чего ее познакомили со Скоропадским. В том, что она достигла своей цели, Марыся не сомневалась — прощаясь и договариваясь о новой встрече, полковник посмотрел на нее взглядом, который она так жаждала видеть в глазах поклонников, который всегда повергал ее в трепет и вызывал учащенное сердцебиение.

Этот взгляд не ласкал ее, не молил об ответной любви, а грубо и откровенно говорил: ты красива и нравишься мне, поэтому я хочу тебя и добьюсь своего. Взгляд обжег Марысю, она почувствовала себя под ним словно обнаженной, а в голове зашумело так, будто она уже находилась в объятьях Скоропадского. Однако подобное состояние она испытывала не первый раз и оно было ей хорошо знакомо — это был сигнал, что она тоже хотела этого мужчину и смело готова была идти навстречу близости с ним. Поэтому, вскинув зардевшееся лицо, она спокойно встретила красноречивый взгляд полковника, какое-то время выдерживала его, затем медленно опустила ресницы и загадочно улыбнулась.