Андрей Серба - Полтавское сражение. И грянул бой

Вначале она объяснила это тем, что перстень, наверное, не стал со временем налезать на палец, где его носили прежде, и капитан был вынужден надеть его на другой. Ради любопытства Марысе захотелось определить, на каком пальце перстень находился раньше, и она не смогла этого сделать: ни на одном из них не имелось полоски незагорелой кожи, которая всегда появляется под кольцом или перстнем. А такая полоска должна быть обязательно, ибо лицо, руки и шея капитана были коричневыми от яркого весеннего солнца. Заинтересовавшись перстнем, Марыся стала не спускать с него глаз, и однажды, когда тот при резком взмахе руки Фока едва не слетел с мизинца, обнаружила, что незагорелой полоски кожи нет и на нем.

И тут ее осенила догадка — перстень вовсе не капитана, причем появился на его руке совсем недавно! Это объясняло и отсутствие его следов на пальцах Фока, и его постоянную боязнь потерять не ставшее еще привычным украшение, и то, что перстень не подошел точно по размеру ни к одному пальцу нового владельца. Нашло объяснение даже то, отчего он такой невзрачный и дешевый: возможно, капитану придется сменить офицерский мундир на одежду простолюдина, наличие у которого дорогой вещи могло вызвать у других людей нежелательный интерес к ее хозяину.

Ответ на вопрос, почему перстень появился на руке Фока, Марысе искать не требовалось — в нем находился яд, которым должен быть отравлен гетман Скоропадский. Из этого вывода следовал ответ на вопрос, что необходимо предпринять для спасения гетмана, не надеясь на людей джуры Богдана — превратить перстень со смертоносной начинкой из орудия убийства в безвредную безделушку, для чего было достаточно лишь на несколько минут завладеть перстнем.

Оказаться в чужих руках он мог в двух случаях: если его хозяин будет мертв или спать непробудным сном. Первый вариант отпадал, а второй мог осуществиться, если Марыся, выпроводив Войнаровского и оставшись с Фоком наедине, дождется, когда тот крепко уснет. Но в последнем случае существовал неприятный для нее нюанс — оказавшись вдвоем с Марысей, Фок вряд ли захочет спать. Судя по красноречивым взглядам, которые он время от времени бросал украдкой на ее груди и бедра, его привлекало совершенно другое занятие, имеющее мало общего с отходом ко сну. Конечно, можно было бы удовлетворить желание капитана и, вымотав его до предела, дождаться, когда он уснет, но от одной мысли б этом Марысю коробило.

Отдаться какому-то безродному саксонскому дворянчику, когда она всю жизнь брезговала даже баронами, считая нижней ступенькой истинного родового шляхетства графский титул? Ни за что! Однако так она могла рассуждать и поступать в обычных условиях, а не сейчас, очутившись в ситуации, когда для спасения Скоропадского у нее есть лишь один способ. Нет, не для спасения Скоропадского, а чтобы иметь возможность стать королевой Польши, она должна использовать этот способ, приложив все свое умение и опыт, чтобы заплатить за успех минимальную цену. Неужели она не обхитрит и не оставит с носом какого-то немчишку-офицерика, пожирающего ее глазами и глотающего слюни лишь при виде ее полуобнаженных грудей и туго обтянутых платьем бедер?

Марыся поднялась с лавки, подошла сзади к Войнаровскому.

— Пан Анджей, нам нужно выйти на улицу, — прошептала она.

Войнаровский, что-то рассказывавший уставившемуся на него бессмысленным взглядом Фоку, недоуменно посмотрел на Марысю.

— Выйти на улицу? Зачем? Мне и тут хорошо.

— Нам нужно выйти на улицу, — громко и настойчиво повторила Марыся. — Слышите? Нужно.

— Нужно? А-а-а, нужно, — и Войнаровский растянул губы в понимающей улыбке. — Понятно. Нужно — так нужно. Кстати, мне тоже нужно.

Выйдя из халупы, Войнаровский тут же направился к ближайшим кустам, однако Марыся остановила его.

— Пан Анджей, вам нужно идти к себе домой.

— Домой? Зачем? Не хочу домой.

— Вам необходимо уйти, чтобы наш план не оказался испорченным. Разве мы здесь для того, чтобы вы напились, как свинья? Или ничего не помните?

— Почему не помню? — обиделся Войнаровский. — Генрих завтра уезжает, и мы хотим узнать, когда он возвратится. Верно?

— Верно, — буркнула Марыся, решив, что от Войнаровского необходимо избавляться как можно скорее и любой ценой. — Вижу, у вас очень хорошая память. Тогда, наверное, вы не забыли и то, о чем мы договаривались перед тем, как идти к капитану?

— Договаривались? Мы рассуждали об Аристотеле, о моем дяде, вашем письме в Киеве, о Генрихе. А договаривались... договаривались узнать, когда Генрих вернется с задания в лагерь, чтобы отправить его за письмом в Киев. Верно?