Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона.

Моя матушка часто язвительно издевалась над дядюшкой Джонсом, но не в его присутствии и не в присутствии отца. Она смеялась над его ханжеством и пуританством и называла его лисой, потерявшей хвост в капкане, и поэтому начавшей убеждать всех лис, что лучше всем ходить без хвоста, чтобы самому не чувствовать в их присутствии неудобства. Я в то время была тверда в своей вере, мученицей мне мешал стать мой мягкий характер. Мне не хотелось давать моей матушке повода издеваться надо мной, как над ученицей дядюшки Джонса с его нелепой шляпой. Однажды после обеда матушка выследила, как я отправилась наверх, думая, что меня никто не видит. Она тихо вошла за мной следом и заговорила в тот момент, когда я отпирала замочек дневника. Она молча слушала, пока я трепеща говорила ей, что записываю все мои грехи и что эти записи может видеть только Наш Создатель. Матушка громко расхохоталась и рассказала, что она ощущала тоже самое, когда в моем возрасте влюбилась в нашего отца. И что ей становилось легче, когда она записывала в дневнике свои переживания. Кое о чем она писала прозой, но кое-что записывала и стихами. Потом матушка поцеловала меня и снова рассмеялась. Она сказала, что я могу любить кого угодно, но держать все от других в тайне, как это делала она сама, а самое главное, хранить чистоту и невинность, что весьма ценно, все равно, что обладать настоящей жемчужиной, ее не стоило отдавать какому-нибудь смазливому бездельнику, а хранить до тех пор, пока не назреет время для подходящего брака. Еще она сказала, что надеется, что я не выйду замуж за бедного человека, как это сделала она сама, потому что из-за ее приданого он относился к ней с удивительной добротой, но из-за его пустого кошелька ей постоянно приходилось отказывать себе в самых невинных удовольствиях.

Мне хотелось ее прервать и объяснить, что я люблю только Господа Нашего Иисуса, но я промолчала. Мне казалось, что она сочтет это богохульством и к тому же попыткой ее обмануть, она чего доброго выдерет меня за уши. Кроме того, я не могла скрыть от себя, что по-прежнему люблю Муна, великого грешника, что любовь моя очень сильна.

Потом, если случалось, что я не выполню матушкиных заданий, она могла в присутствии братьев и сестер высмеивать меня и мою влюбленность. Она начинала перечислять самых неподходящих юношей и вопрошать:

— Сознайся, дочь, ведь это не он?

Мне становилось неприятно, и я не знала, что мне делать если она упомянет Муна. Чтобы этого избежать, я попыталась его забыть и любить только Бога. Но забыть Муна было не так-то легко. Мои грехи множились, потому что я не могла быть смиренной. Зара изводила меня, беря пример с матушки, но делала она это глупо, как вредная девчонка.

Спустя пять или шесть дней после Пасхи мы вместе сидели в холле и занимались рукоделием, и она внезапно закричала:

— Я знаю, я теперь знаю! Это — мистер Тиресий! Мы его тогда встретили в Вудстоке! Я подслушала, когда ты просила братца Джеймса, чтобы он рассказал тебе все о Тиресий!

Я бросила тряпицу, которую вышивала, налетела на Зару, расцарапала ей щеку ногтями и начала колотить. Зара стала рыдать, но продолжала орать.

— Значит, это он! Это он! Я угадала! Мари сохнет по господину Тиресию!

Я ее так сильно покусала, что Ричард попытался оторвать ее от меня, схватив двумя руками за мои роскошные волосы.

Меня ждало суровое наказание. Я ужасно согрешила, как я записала в дневнике, и если бы брат Ричард, хвала Господу, не проходил в это время мимо и не услышал бы страшный шум, я могла бы убить сестру, которая только хотела подшутить надо мной. Я себя несколько успокоила тем, что записала в дневнике, что соблазн преодолел мой дух и мою любовь к Богу, но с помощью Ричарда мне удалось устоять. Дьявол подставил мне подножку, но с Божьей помощью я встану и буду продолжать борьбу с соблазном.

Когда я это писала, то услышала, как меня зовет Джеймс. Я пошла к нему, брат меня обнял, поцеловал и сказал:

— Сестренка, ты не каталась верхом уже дней десять. Может, поэтому у тебя такое плохое настроение? Без физической нагрузки кровь застоялась в венах, и там накопился яд. Пошли со мной, вместе прокатимся к Ред-Хилл.

Я была ему очень благодарна, быстро переоделась, и мы отправились. У меня срезу поднялось настроение, как только я оказалась в седле. С нами была гончая, она погнала лисицу. Мы отправились за собакой. Лисица бежала к Бекли и бежала довольно быстро. У меня под седлом была крупная гнедая непослушная кобыла. Я на ней в последнее время ездила нечасто, и она застоялась. Она начала скакать, как сумасшедшая, закусив удила, я не могла с ней справиться. Держась за луку седла, я начала молиться Богу, чтобы он меня пощадил, потому что лисица побежала к старому глубокому шурфу под названием Пастушья Яма, по краям шурфа росли колючие кустарники. Лошадь отклонилась в сторону и попыталась перепрыгнуть на узкую тропинку, ведущую к шурфу, но перекувырнулась через голову, а я упала на локоть в болото и совсем не ушиблась. Лошадь нависла надо мной, но не причинила мне вреда, хотя и наступила мне на ноги.