Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона.

Работники Форест-Хилла дезертировали и по очереди возвратились домой как раз к Рождественскому пудингу со сливами. Наш констебль обвинил их в дезертирстве, но мой отец поговорил с ними, они ему рассказали, что их офицеры удрали и ни разу не выплатили полагающиеся деньги, их кормили впроголодь. Так что отец оправдал их. Два бездельника вернулись к пьянству, а у портного глаза стали видеть лучше, потому что он долго не занимался шитьем; и отец посоветовал ему стать лесорубом, что тот и сделал.

Помещики — наши соседи — были настроены против шотландцев, но еще сильнее они презирали английских предателей. Всем было прекрасно известно, что те, кто ненавидел епископов и не любил короля, радовались продвижению шотландцев.

Шотландцы вынудили короля обратиться к парламенту, он не посмел им отказать, и парламент был созван. Это был тот же самый парламент, о котором писала в первой главе. Его членом был сэр Роберт Пай Старший. Конечно, остатки того же парламента до сих пор работают в Вестминстере — уже двенадцать лет, они там натворили много и хорошего и плохого. В те дни парламент был благодушно расположен к шотландцам, хотел, чтобы они оставались в Англии до тех пор, пока не будет подписан благоприятный для двух стран договор. Большинство членов парламента не возражали, что приходится платить восемьсот пятьдесят фунтов в день, пока шотландцы остаются в Англии, и поэтому королю пришлось подчиниться воле парламента. Но остатки английской армии оставались в Йорке, армию пока не распустили, и еще нужно было платить солдатам. Но англичанам деньги поступали не так регулярно, как шотландцам. Затем члены парламента озаботились своей безопасностью тем, чтобы сохранить парламент на долгие годы, они отменили суды, служившие тогда инструментом власти короля. Парламент восстановил право граждан не платить налоги без ведома парламента, отменил все монополии и патенты и наконец ограничил власть епископов.

Мун оставался с остатками армии в Йорке, они были вконец деморализованы, у них не было денег, и он там оставался до Рождества 1641–1642, когда, как опять же я написала в первой главе, моя крестная тетушка Моултон подарила мне дневник в белой кожаной обложке. Теперь, наконец, я дошла до начала повествования, до этого слишком спешила, теперь обещаю больше к началу не возвращаться.

Весной 1641 года, когда я выздоровела от предполагаемой чумы и начала помогать по дому, я впала в депрессию, потому что уже привыкла спокойно лежать в теплой постели и мне совсем не хотелось заниматься скучными домашними делами.

Матушка полагала, что я слишком распустилась во время болезни, и решила, что мне нужно пускать полпинты крови ежедневно в течение десяти дней, чтобы я снова пришла в норму. Транко не удалось меня защитить, и мне пришлось покориться. Потеря крови меня ослабила, и я еще сильнее погрузилась в депрессию. Мой отец пригласил доктора Бейтса, врача из Оксфорда, который решил, что у меня цинга, и прописал полынное пиво и горчицу при каждом приеме пищи, отчего у меня разболелся желудок.

А ведь еще предстояло справиться с весной. Наши поэты делают вид, что весна — это радостная пора. Мне кажется, что они заимствовали это мнение у испанцев и итальянцев, у которых к тому времени уже зреют фрукты, а наши деревья только начинают цвести. Весь пост в Форест-Хилл сильно дул восточный ветер. Этот ветер согласно поверьям плохо влияет на все живое. Наш дом был уже старым, в нем гуляли сквозняки. Примулы задержались с цветением, да они и не радовали меня, потому что рядом со мной не было Муна, чтобы нам вместе собирать цветы, но я не забыла его, и всегда связывала букетики, как он мне показал.

Все усугублялось тем, что приближался суд в парламенте над графом Страффордом. Он был главным королевским советником и самым умным командиром. Его обвиняли в нарушениях и предательстве в Ирландии. Всем было понятно, что он верный слуга Его Величества, ибо если бы он был предателем, почему же его хозяин одобрял его действия? Ведь король не мог совершать ошибок! Но члены парламента намеревались приговорить графа к смерти для острастки других, они не собирались уступать ни дюйма, приговаривая «у мертвецов нет друзей». Никто не верил, что Его Величество позволит приговорить к смерти своего верного слугу, с другой стороны, разносились слухи, что если король станет вмешиваться в действия парламента, то в стране разразится гражданская война. Все повторяли слова членов парламента, разделившихся к тому времени на тех, кто выступал против короля, и на роялистов: «Никто не может сказать, как определить высокого и низкого человека, но мы отличаем высокого от коротышки, когда видим их перед собой. Также неизвестно, сколько тайных проступков делают человека предателем, но если мы увидим предателя, то сразу отличаем его от преданного и честного человека».