Валерий Суси - Царь Ирод

Как ни странно, Музоний трусил меньше; он был растерян, озабочен, но не подавлен и отвечал на расспросы толково и обстоятельно, демонстрируя великолепную наблюдательность, присущую художникам. Слушая его, Анций испытывал удовольствие: перед ним живой цепочкой проходили люди, бывающие в доме Цестия Галла; большинство этих людей Музоний мог назвать по именам; неизвестным давал яркие характеристики, снабжая запоминающимися приметами. Сильно щурит глаза, наверно, плохое зрение и часто моргает, - сказал про одного, - Недостает мизинца на левой руке и говорит с дорийским наречием, как говорят выходцы с Родоса, - сообщил о втором. Сосредоточившись, Анций запоминал все, обращая внимание прежде всего на мелочи; он знал цену мелочам и теперь, задавшись целью найти второго свидетеля, призвал на помощь весь свой немалый опыт, а опыт подсказывал, что поиски следует начать с окружения заговорщиков. Имея в доме Цестия Галла такого надежного осведомителя, как Музоний, обладавшего, как выяснилось, на редкость острым глазом, Анций надеялся, изучая окружение, зацепиться за ниточку, которая выведет его к другим сообщникам, о существовании которых он пока мог только догадываться. Но если во главе заговора стоит Тиберий, разумно предположить, что из Рима на Родос и с Родоса в Рим пробираются курьеры, и по мере приближения рокового дня они будут действовать все энергичней, а значит появляется шанс выследить посредника. Кроме того, злоумышленники намерены использовать медленнодействующий яд и разумеется безотказный. Значит, кто-то из них или их доверенное лицо либо уже прибегли к помощи изготовителя ядов, либо собираются это сделать. И этот изготовитель должен быть очень искусным. Анций подумал о Местрии: ядами занимаются врачеватели и можно рассчитывать на то, что брат кое-что знает об этом.

Дальнейший ход расследования подтвердил правильность догадок Анция, хотя и отнял у него четыре месяца кропотливой работы. Местрий назвал троих лекарей, по его мнению, самых сведущих в изготовлении ядов. Один жил в Риме; один в Тиволи, городе известном храмом Весты, возведенном на краю страшного обрыва и последний, третий - в Путеолах, хлебной гавани с неизменным запахом зерна.

Удача его поджидала в Тиволи. Старик-целитель припомнил заказчика, говорившего с заметным дорийским наречием, а потрудившись, вспомнил, что у него не доставало мизинца на левой руке. Он хорошо заплатил, а я беден, - сказал в свое оправдание старик, оробевший при виде Анция, облаченного в трабею* , уверенного и властного.

Еще через несколько недель Анцию стало известно имя человека без пальца. Им действительно оказался выходец с Родоса, грек Антерос, живший в конце Ардейской дороги в доходном доме и по словам соседей часто исчезающий из виду, иногда на продолжительное время.

В Мамертинской тюрьме он будет словоохотлив, - подумал Анций, - он нищ, а кому нечего терять, тот предаст без колебаний.

И все же он шел на Палатин в хмурой задумчивости, не смея радоваться успеху и проклиная выпавшую на его долю неблагодарную обязанность. Как встретит Август человека, доставившего столь ужасные улики против его дочери?

Анций пересекал запруженный народом Форум; его терзали недобрые предчувствия, но остановиться, повернуть обратно он не мог - долг вел его в одном направлении.

* так называемый "суд ста", были четыре комиссии, различались по подсудности

* трабея - парадная одежда: белый плащ с пурпурными полосами.

Республика стояла на коленях, пытаясь сохранить при этом горделивую позу. Некогда влиятельные цензоры превратились в мелких чиновников, заглохли возмущенные голоса народных трибунов, тихо стало в комициях* . В курии сената шестьсот человек, разбившись на многочисленные группы, упражнялись в риторике и с упоением изобличали друг друга, прислушиваясь к отзвукам на улице, добиваясь благосклонности толпы.

Август избегал собраний в сенате и являлся в курию в случаях крайней необходимости; он занимал свое почетное место, лицо его принимало выражение благодушия, словно он поощрял заранее каждого оратора к смелому выступлению и каждому готов был простить резкое слово. Если это и была игра со стороны Августа, то такой игре мог бы позавидовать любой актер. Принцепс и ухом не шевелил, когда находился отчаянный оратор и заводил крамольные речи, что случалось впрочем не часто. Иногда, бравируя, выходил в центр залы Луций Скрибоний Либон и в довольно эмоциональной манере призывал восстановить статус народных трибунов, он знал, что на этот и два последующих за ним дня сделается героем плебеев; иногда следом брал слово Антистий Лабеон, не желавший уступать Либону славу скандалиста и признание толпы, он повторял сказанное соперником на свой лад и шел дальше, оплакивая ничтожную роль народных собраний, ставших воистину пустой говорильней. Лабеон заканчивал речь, уверенный в том, что теперь по крайней мере три дня улица будет говорить о нем. Возвращаясь на свое место, он бросал полный превосходства взгляд на Либона.