Лидия Обухова - Набатное утро

Копорье взяли с налету. Среди пленных тевтонов князь приметил одного, не то чтобы старее годами — рыцари редко доживали до тридцати: и чужая и своя жизнь держалась у них на острие меча, — но надменнее видом. Взмахнул рукою, чтобы подвели поближе. Прежде чем заговорить, долго вглядывался.

Вот оно, голодное, алчное рыцарство, которое, будто саранча, накинулось на Константинополь и Ближний Восток, а ныне роем, тучей готово уничтожить Русь! Но берег по ту сторону Среднего моря им знаком. Римлянами еще в пустынях дороги мощены! А сумрачные еловые леса, а бескрайность снегов — нет, это не для рыцарей. Пространства у нас немереные. Ливонские замки всего лишь заноза в боку.

Тевтон высокомерно возразил, что покорение Ливонии подобно забиванию свай в рыхлую почву; туземцы должны освободить эту землю для крепкой крови.

Несколько секунд оба бешено смотрели друг на друга, не отводя глаз. Зрачок у немца словно перерезало мгновенной чертой: вымученное упрямство потеснил страх. Как ни мимолетно было это выражение, Александр схватил его. И пленный знал, что оно схвачено.

— Рыторей пешими гнать в Новгород, — отрывисто произнес князь. — Переметчиков-вожан, что льстиво служили им, на веревку!

Ранее не видывал Онфим своего господина в таком гневе. Обычно вспыльчивость князя была быстротечна. Ныне гнев как бы окаменел. И когда уже с полками брата Андрея он, двинувшись в землю эстов, свернул вдруг на боковой путь к Пскову — так внезапно, что молва отстала от скорого хода, а город, окруженный за одну ночь, словно из-под земли выросшим лесом копий и рогатин, был взят приступом — и здесь показал Александр тяжесть своей руки, без милосердия предавая казни изменников вместе с посадником Твердилой. Исстрадавшиеся псковитяне благословляли имя освободителя, клялись привечать в своих стенах даже отдаленнейших потомков его...

Уходя из Пскова на Юрьев, Александр Ярославич обещал вскоре воротиться. Суровый Псков, бревенчатой грудью стойко встречавший и литовские стрелы, и немецкие копья, вошел ему в сердце. Он двинулся к берегам Наровы, намереваясь именно там установить прочный рубеж, долговременную защиту.

С отрядом воеводы Домаша, который углубился в земли Ордена, собирая продовольствие, вновь отпросился стремянной князя. Онфима влекли боевые опасности. Испытать свою находчивость пришлось ему у деревни Моосте, когда русские конники неожиданно натолкнулись на железный кулак главных орденских сил. Почти весь отряд погиб в неравной схватке. Пробиваясь с небольшой горсткой, Онфим успел наметанным глазом определить численность врага. Заметил он и штандарт вице-магистра фон Вельвена.

— Так против меня старый знакомец рыцарь Андреас?! — воскликнул в грозном веселье Александр Ярославич.

Двадцатитысячное русское войско с поспешностью, но в порядке стало отходить. Дни стояли солнечные, с морозцем. Янтарным блюдом лежал золоченый снег на озерах Псковском и Чудском. Их соединяло водяное горло, прозванное за неширокость Узменью. Безмолвствовали берега; летние птахи улетели далече, зимние притаились. Кони брели неохотно, вскидывая копытами неулежавшийся со вчерашней метелицы ледяной пух.

Рыбари указали Александру Ярославичу места, где лед крепок, — мелководье Узмени промерзало до дна, — а где рыхл, потому что подмывается теплыми течениями у мыса Сиговицы. Князь неутомимо обрыскивал все озерные протоки, устья речек с высоким сухим камышом, лесистый берег Узмени, где конь его уходил в снег по брюхо, уступы мысов, могущие служить укрытием. Спустить под лед хоть часть конницы в тяжелых железных доспехах было заманчиво. Это подсказал ему опыт отца: восемь лет назад тот тоже топил рыцарей на реке Эмайыге. Но мало заманить рыцарей на лед, заставить сгрудиться. Построение орденских сил клином пробивало самую крепкую оборону. А если клин сомнет сердцевину русских полков «чело», битва будет проиграна. До сих пор Александр Ярославич не отступал от традиционного строя: «чело» было самой боеспособной частью войска, боковые «крылы» лишь поддерживали его. Но сейчас старая тактика решительно не годилась! Острое время требовало безошибочных решений. Едва рыбари подвели князя к Вороньему камню, сказав в простоте, что, мол, батюшка Воронь-камень хоть цельное войско до поры укроет, как мозг пронзило сложившееся решение. Все переиначить! Сильными сделать крылья, увести их в засаду. «Чело» поставить развернутым строем, как ловушку. Необыкновенно важным становился выбор места. Клин должен завязнуть именно на Узмени, чтобы немцы не могли податься никуда, кроме гибельного льда Сеговицы, либо попятно бежать к Соболическому берегу («Окуньков там мелких ловим, соболью прозванных», — пояснили советчики-рыбари).