Иван Басаргин - Чёрный Дьявол

— «Шуба юла» кричат. Значит, семью нашли. Не зевай!

К корневщикам подбежал Федор. Он впервые видел этот чудо-корень, наклонился. Ничего особенного. Шапка красных ягод, посредине стебля пятипалые листья. Плантация была богатой. Около пятнадцати корней были годны к копке, молоди — за полсотню. Молодь останется расти. Семена будут посеяны, об этом торопливо говорил Цун:

— Маленький корни будут живи. Другой люди ходи, снова посмотри, подумай, наша был хороший люди.

Цун и Лан начали выкапывать корни. Работа эта тонкая, мудрая. Надо каждый корешок откопать костяной палочкой, не повредить нежную кожицу. Из тысячи переплетений других корней найти корешок женьшеня.

Медленно и утомительно шла работа. Федор почти не присматривался к ней. Он зорко осматривал сопки. Ему показалось, будто у скалы блеснул ствол ружья на солнце. Но точно не определил, ружье то было или просто роса блеснула. Федор до боли в глазах осматривал сопки и увидел, как по взлобку промелькнула черная тень. Остановил взгляд на скале — снова там что-то блеснуло. Стало тревожно: богатство в руках, а если за этим богатством уже следят злые глаза?

Было по-августовски жарко и парко в тайге. Первые золотинки появились на листве березок, чем-то схожие с первой сединой на висках, лег густой загар и на листья кленов. Тишина и таинственность…

— Ты, Цыган, давай на ту сопку, там занимай позицию, а я залягу под скалой. До моего выстрела не смей палить. Знаю я тебя, мазилу. Первым я беру Козина, а остальных мы доколотим потом, — приказал Безродный.

— Добре. Ну, я пополз. Буду ждать. Видно, добрый куш будет.

Безродный поднялся на скалу, отсюда корневщики были видны как на ладони. Залег за камнем. Сто сажен для его винтовки плевое дело.

— Ну вот, лиходей, пересеклись наши тропки. Отходил ты свое. За все сочтемся. За ошейник, за доносы, — хрипел Безродный, удобно укладываясь для стрельбы. — Изрежу тебя на кусочки и разбросаю на корм колонкам.

Руки чесались дать выстрел, но сдерживало то, что корневщики еще не выкопали корни. Ему с Цыганом копать не приходилось, куда легче забрать уже готовенькое, в лубках-конвертах, обложенных сырым мхом. Терпеливо ждал. Сорвал травинку, уже по-осеннему жухлую, и медленно жевал ее. И вдруг икнул, сжался. Почувствовал, что кто-то стоит позади него. Стоит и смотрит настороженно. Часы в нагрудном кармане отсчитывали секунды. Секунды отбивало сердце в груди. Корневщиков он уже не видел. Глаза застлал туман страха.

Корневщики выкопали еще один очень дорогой корень.

Цыган хмыкнул:

— Везет нам. Ишь, какой корнище выдрали. Молодцы фазаны. Но вот только этот Козин…

Цыган боялся убивать русского. Но чтоб успокоить себя, решил:

— А, черт с ним. Не я буду в Козина стрелять, значит, не я буду убийцей…

Безродный продолжал лежать в той же застывшей позе, не смел пошевелить рукой. Боялся даже потянуться за револьвером. Невольно вспомнилась занемевшая спина Макара Булавина, его опущенные плечи. И, пересилив свой страх, с зыбкой надеждой, что померещилось, что за спиной никого нет, он резко повернулся и мгновенно понял: не будет спасенья. Над Безродным стоял во всей своей звериной красоте и силе Черный Дьявол. Судьба, предрешенная Цыганом. Гришкой-подкидышем. Безродный застонал, пополз на спине прочь от пса. Про все забыл: про револьвер и винтовку. Но Черный Дьявол не спешил, он будто наслаждался страхом своего врага, наслаждался его унижением.

— Шарик, Шарик! Прости, Шарик!

И казалось, что Шарик — Хунхуз — Буран — Черный Дьявол сейчас скажет: «Да хоть смерть-то прими по-людски». Дрогнули рыхлые губы Хунхуза — Черного Дьявола. Он прыгнул на грудь Безродному, вогнал клыки в горло…

Шум и визг, сходный с поросячьим, услышали корневщики. Вскочили с колен, насторожились. Федор было подался на крик, но его остановил Цун:

— Его нельзя туда ходи. Ламазе, тигра, мало мало чушка гоняй. Наша надо быстро копай и другой район ходи.

Корневщики поспешно докапывали находку. А горы голубели, горы нежились в мирной дремоте, и не было им дела до того, кто кого убил.

Цыган слышал шум и визг, но тоже подумал, что тигр задавил поросенка. Он ждал выстрела Безродного. А выстрела все не было и не было. Вот корневщики выкопали корни, сделали традиционные затески на кедре, чтобы люди знали, когда и где взяты корни, уложили их в лубодиры — коряные конверты — и заспешили в лагерь.

— Струсил Степан, бога мать! Дура, корни-то уходят, а он не стреляет.