Петер Пранге - Княгиня

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

Дело происходило в первые утренние часы, когда ночь испускает свой недобрый дух. Торжественный перезвон часов на башне церкви Санта-Мария-делла-Витториа уже призвал прихожан воздать благодарение Господу. Однако в темной церкви пока не было ни души, лишь в тени бокового придела преклонила колено знатная дама. Сквозь тончайшую кружевную вуаль, прозрачным нимбом окутавшую ее лицо и светлые волосы, была различима некогда совершенная красота. То была леди Маккинни, урожденная Кларисса Уитенхэм, которую римляне величали княгиней.

Проведя в Риме почти всю жизнь, она до сих пор воспринимала этот крохотный храм Божий как прибежище посреди чужбины. Когда Кларисса, собравшись с силами, осенила себя крестным знамением, из груди ее вырвался вздох.

Что привело ее сюда в столь ранний час? Потребность обратиться к Богу?

Глаза Клариссы широко раскрылись. Перед ней на алтаре в неверном отблеске свечей возвышался мраморный женский лик. На каменном лице запечатлелся благоговейный восторг, поникшее же тело, казалось, было отдано на милость ангела, целившегося в женщину копьем. Из-за этого изваяния Клариссу некогда считали святой, из-за него же папа заклеймил ее как падшую. Ибо лик статуи был ее ликом, тело статуи — ее телом.

Сложив руки, леди Маккинни собралась воззвать к Богу, но тщетно. Уста ее помимо воли шептали фразы, принадлежавшие оставшейся навеки молодой, сотворенной из мрамора женщине. «Стрела пронзила сердце мое… Неисчерпаема была сладость боли той, и любовь захватила меня без остатка…»

Торопливые шаги вырвали ее из полузабытья.

— Прошу простить, княгиня, но мне сказали, что я найду вас здесь.

Перед Клариссой стоял молодой мужчина — волосы взъерошены, камзол распахнут, сорочка выбилась из штанов, будто он провел ночь, не сняв одежды. Бернардо Кастелли, племянник и помощник ее друга — единственного, кто мог считаться ее другом. Отметив тревогу на лице Бернардо, Кларисса поняла, что худшие ее опасения подтверждаются.

— Все так плохо?

— Даже еще хуже! — отозвался Бернардо, опуская руку в чашу со святой водой.

У входа в церковь Клариссу дожидался экипаж. Чуть ли не галопом помчались они по узким переулкам постепенно пробуждавшегося города. Тут и там распахивались окна, заспанные лица выглядывали на улицу через щели притворенных дверей, по своим делам торопились мальчишки-булочники. Внезапно взору Клариссы предстала огромная площадь: горной вершиной вознесся собор Святого Петра к небу, где догорали последние звезды.

Увиденное заставило ее сердце похолодеть. Именно здесь тот, кого она любила и ненавидела больше всего на свете, пережил свой триумф и свое падение. Площадь до сих пор усеивали следы празднества, привлекшего сюда две сотни тысяч человек. Кларисса попыталась уследить за тем, что говорил ей Бернардо, — а тот повествовал о вещах ужасных, о чертях и демонах, будто бы атаковавших его дядю, — но сосредоточиться не могла. В ушах непрестанно звучал один и тот же вопрос: побывал ли на этой площади ее друг?

Наконец экипаж свернул в Виколо дель Аньелло. На крыше скособоченного от ветра дома, над которой уже проступала блеклая сероватая полоса — предвестник нового дня, — рассерженно щебетала стая воробьев. Кларисса вышла из экипажа. Двери стояли раскрытые настежь. Нагнувшись и подобрав подол платья, она вошла в дом. В нос ударил резкий и пугающий смрад пожарища.

— Пресвятая Матерь Богородица!

Кухня выглядела так, будто здесь похозяйничала шайка разбойников. Стол и стулья перевернуты, по полу разбросаны манускрипты и свитки, в плите бился и гудел огонь.

— Тсс! Что это?!

Кларисса затаила дыхание. Наверху послышалось громыханье, затем последовал глухой удар, словно упало что-то тяжелое. В следующее мгновение Кларисса услышала леденящий душу вопль, визг — так кричит животное на бойне. Женщина метнула на Бернардо полный ужаса взгляд. Тот, перекрестившись, пробормотал молитву. Оттолкнув его, Кларисса бросилась наверх, в спальню.

Отодвинув засов и войдя в комнату, она услышала негромкий хрип. Чтобы разобрать, что происходит, Кларисса распахнула окошко. Спальню заполнил призрачный свет нарождавшегося дня.