Владимир Буртовой - Последний атаман Ермака

Есаулы переглянулись, успокаиваясь. Знали, не раз уже атаман выходил из тяжких ситуаций, отыщет лазею из темницкой и на этот раз.

— Любо, атаман Матвей! Добрый жернов все пережернует! — за всех ответил старец Еремей. — Что хан, что царь — одна стать! Хоть вера и разная у этих богами поставленных над нами правителей! Не зря в народе говорят, что блоха блоху не кусает! Не царская милость спасет нас, думается мне, а братья казаки. Только вот как гонца к ним снарядить, да поскорее!

— Твоя правда, отче Еремей, из этой темницкой к атаману Барбоше нарочного послать нам не удастся, — с горечью выговорил Матвей, в который раз внимательно осматривая новопоставленный дом: «Ежели бы и ухитрились как ни то через двери на крыльцо выскочить, так без оружия в военном городке далеко не убежишь. Вмиг либо бердышами срубят, либо из пищалей прострелят». Вслух сказал то, о чем успел вспомнить в эту тяжкую минуту: — Братцы, а ведь мы напрочь забыли про наших казаков! Митяя и Федотку! Молоды — да, но ум не ждет, когда борода отрастет до пояса. В Сибири, помните, себя показали бывалыми молодцами, и на Яике дрались не хуже старых казаков! Уже в ночь, нас не дождавшись к ужину, всполошатся оба, непременно слух по Самаре пройдет, что воевода обманом заманил нас в губную избу и посадил под стражу! Как ни то, да смекнут весть подать на Яик!

Ортюха, вспомнив о молодых казаках, атамановых любимцах, повеселел, не вставая с лавки, ногами отбил о пол лихую пляску.

— Сел Ерема на кобылу, у кобылы ни копыта, не пашет, не пляшет, головой только машет, кнутом избита, в работе разбита, травушки не ест досыта! Эх, князь Григорий, не могучий ты Егорий, а в народе ты Егорка, кувыркнешся в грязь с пригорка!

К всеобщему удивлению старец Еремей пальцами снизу вверх распушил седую бороду, легко при своей дородности выступил на середину горницы и с припевкой прошел кругом, от стола к печи и обратно, выделывая ногами хитроумные кренделя:

Казаки встретили шутливую пляску старца Еремея веселым смехом, а Ортюха с удивлением уставился на старца, даже в ладоши захлопал. И тут же с расспросом подступил:

— Отче Еремей, да ты, похоже, в бытность свою не хуже меня на Москве скоморошничал, ась? Покайся, отче, был за тобой такой малосущий грех?

Старец Еремей хохотнул, на полных щеках высветился румянец, серые глаза прищурились и с насмешкой оглядели есаулов.

— Всякий дом потолком крыт, Ортюха! Нешто я не человек божий, не обтянут кожей? Нешто ты думаешь, бежав от церковной службы, я ради пропитания чрева своего неуемного сразу же с кистенем на большаке под мостом встал? Не-ет, братцы, года три по городам ходил со скоморохами. Да, видишь ли, брат Ортюха, хорошо звенят бубны, да плохо кормят. А по глухим дорогам буйные ветры скоморошьи немытые головы чешут. А в одну ночь на наш костер ватага беглых мужиков скопом навалилась, что и было малой деньги нами собрано, так и то взяли, ладно и то, что кистенями не побили, вожак угрозой остановил самых буйных, сказав, что казачьим атаманам такие дела не приглянутся. Хотел было я говеть, братцы, да брюхо стало болеть, вот и подался я с ними на разбойную Волгу с молитвой: «Подай, господи, пищу на братию нищую!»

Казаки снова посмеялись, а Матвей с теплотой в душе посмотрел на старца Еремея и подумал: «Умен отче Еремей. Видит, что есаулы в большой растерянности от такого воеводского коварства, и чтобы не пали духом, бодрит их веселыми словами!» Стараясь поддержать беседу, спросил:

— А на большаках, отче Еремей, нешто хуже было, чем на Волге? И на реке ведь струги купеческие не с одними звонкими свирелями плавали, но и с грозными пищалями!

Старец Еремей махнул рукой, отшутился:

— Да ведь, атаман, сам знаешь — на паршивого баней не угодишь: либо жарко, либо не парко! Так и нашему брату переброднику, все кажется, что за тем лесом калачи мягче, да меда слаще! Так и мыкались из одного леса в другой, не единожды с боярскими стражниками в темном лесу на тесных дорожках перекидывались бранью, да потом и вцеплялись один в другого!

— Ну и чей верх бывал? — с улыбкой уточнил Матвей, а сам с тревогой в душе отметил, что времени уже прошло достаточно, а ужин им так и не принесли.

— Да никто внакладе не оставался, — хохотнул старец Еремей и вытянул перед собой стиснутый кулак, словно в нем что-то было зажато. — Всяк уносил с собой клок чужой бороды!.. А потом к атаману Ермаку пристали, с ним и к хану Кучуму к бражному столу не постеснялись влезть, да и у хана Уруса вволю погостили… Вот и выходит, дети мои, что живой не без места, мертвый не без могилы, куда мы погодим торопиться! А край жизни придет — будет что вспомнить перед последним аминем. Божий свет повидали и себя народу показали!