Владимир Буртовой - Последний атаман Ермака

— Ни единого хвостатого копья! А зачем явились — неведомо. Может статься, что с государевой службы ушли да в казаки податься надумали? — Федотка засмеялся, сообразив, что его предположение вряд ли верно: ежели и были такие случаи, то прибегали в одиночку, реже вдвоем или небольшими кучками, а чтобы вот так — полста человек да верхоконные…

— Вот тебе на! Как говорится, не было сороки белобокой, а гости на порог влезли! Не с войной пришли стрельцы — тогда зачем?

На небольшой поляне перед войсковой избой гурьба ребятишек, встревоженная сполошным выстрелом, прекратила шумную игру в горелки и теперь, притихнув, молча следили за тем, как вооруженные казаки быстро расходились по своим местам на помосте у частокола.

— Что же ищут стрельцы в такой дали от Самары? — сам у себя спрашивал в недоумении Матвей, быстро поднимаясь наверх. Этот же вопрос, сойдясь у главных ворот, задал ему и встревоженный атаман Барбоша.

— Ну да что тут гадать, — добавил старый атаман, поднявшись на помост и пристально всматриваясь в нежданных гостей. Стрельцы в красных кафтанах стояли за спиной командира спокойно, почти у самого обрыва, сотник на кауром жеребце привстал в стременах и помахал рукой атаманам и громко объявил, назвав свое имя:

— Я есть стрелецкий голова Симеон Кольцов, послан с государевой грамотой к атаманам и казакам! Разрешайте войти в городок и объявить великую государеву милость!

Атаманы невольно переглянулись, удивляясь не совсем чистому произношению стрелецкого командира и нежданному известию, что к ним привезли царскую грамоту с какими-то милостями.

— Дивно слышать такое, — пробормотал атаман Барбоша и скривил губы в озабоченной ухмылке, — то шлет угрозные грамоты с повелением ловить и вешать нас, то какую-то новую волю в грамоте объявить надумал, а? Не странно ли? А может, какой хитростью хочет выманить нас из Кош-Яика в поле и вместе с ханом Урусом где-нибудь ночью, как Ивана Кольцо, сонными порубать?

Матвей сдвинул брови, нахмурился, не спуская глаз со стрелецкого командира, потер шрам на лбу и высказал свое предположение, правда, в голосе у него не чувствовалось абсолютной уверенности:

— Может статься, известился царь московский, что хан Урус сызнова сговаривается с крымскими татарами о совместном набеге на русские города? Помнишь, лет пять тому назад такоже был посланец от Боярской думы с наказом погромить ногайские улусы и их стольный город Сарайчик?

— Как не помнить! — зло ответил Богдан. — Помню и то, что опосля было! Щедро ли одарил царь Иван Васильевич нас за погром ногайцев? — Он недоверчиво посмотрел на стрелецкого командира, приметил рядом с ним всадника в казацком одеянии, воскликнул с удивлением: — Глади-ка, Матвей! Да при стрельцах в провожатых ушедший от нас после побития князь-хана Араслана человек из посольства Ивана Хлопова! Это же Филимон Рубищев, раздери его раки! Надо же, в казачий кафтан обрядился, при сабле! Хитрая лиса! Неужто надумал тайком пробраться в курятник да вволю куриного мясца поесть? Ну не-ет, я вас в городок всем гамузом не пущу, а вот стрелецкого голову и Филимона примем для спроса. — Богдан Барбоша повелел казакам стащить с песка один челн и перевезти стрелецкого командира на остров.

— Слышь, голова стрелецкая! — громко крикнул атаман Барбоша через частокол. — Повели ратникам расседлать коней и озаботиться ночевкой на берегу. А тебя и Филимона перевезут в Кош-Яик на челне! Здесь и будем говорить о государевой грамоте. Ежели у стрельцов плохо с питанием, разрешим взять из нашего хозяйства несколько овец, пущай режут и готовят себе обед да ужин!

— Спасай вас бог, атаман! Я готов переехать на остров, — откликнулся стрелецкий голова, легко при своей тучности соскочил с коня, отдал повод подбежавшему молодому стрельцу и начал осторожно спускаться с обрыва, куда от острова двигался небольшой челн с четырьмя гребцами. Следом за стрелецким головой едва не кубарем с обрыва скатился Филимон Рубищев. Чертыхаясь и отряхиваясь, он охлопал себя руками, сбивая пыль и семена колючего чертополоха. Через десять минут в раскрытые ворота городка вошел стрелецкий голова и легким поклоном приветствовал встретивших его атаманов. Был Симеон Кольцов высок, годами не старше сорока лет, продолговатое лице обрамлено заросшими волнистыми бакенбардами, на верхней тонкой губе не по-казацки лихо закрученные вверх тонкие усики, светлые волосы и бледно-голубые глаза выдавали в нем жителя прибалтийских окраин, где еще не так давно царь Василий Иванович вел неудачные сражения с войском Ливонского ордена.