Владимир Буртовой - Последний атаман Ермака

Конные сотни казаков, оказавшись на степном просторе, пошли легкой рысью встречь восточному ветру. Град прошел полосой, но дождь продолжался с неменьшей силой, и когда всадники достигли опушки восточного леса, водяные потоки сошли почти на нет, и только с листьев высоких деревьев, под кронами которых укрылись казаки от зорких глаз степняков, при каждом порыве ветра на их головы и спины продолжали сыпаться крупные капли. Матвей поднял голову, внимательно всматриваясь в темную грозовую тучу, нижние слои которой, гонимые ветром, быстро скользили низко над землей, уносясь на запад, к берегам Волги. Через полчаса в разрывах этого черного покрывала начали появляться светлые пятна, изредка мелькали робкие предрассветные звезды, а когда чуть-чуть зарозовели верхушки словно кем-то на небе выжатых от воды облаков, Мещеряк тихо сказал есаулам:

— Коней взять под уздцы, пойдем лесом к ногайскому стану. К восходу солнца надобно подойти как можно ближе, чтобы метнуться в седла и грянуть на мокрых кучумовцев, то бишь, урусовцев. Митяй, тебе с твоим десятком казаков, без лошадей, идти впереди, шагах в ста, дорогу досматривать и ногайские дозоры убирать, доведись такие обнаружить, а нас упреждать об этом.

— Уразумел, атаман, — отозвался щекастый молодой десятник, правой рукой смахнул дождевую воду с передней части шапки, чтобы не стекала на лицо. Его казаки передали поводья коней своим товарищам и, обнажив сабли, быстро пошли на юг, стараясь идти лесом по возможности без лишнего треска валежника под ногами. Прождав нужное время передовому отряду отойти на сказанное расстояние, Матвей повел своего коня, а справа и слева оба сотника двинулись за атаманом. За ними без лишних разговоров пошли остальные казаки, притихшие в ожидании недалекой сечи, от которой зависела их собственная жизнь и судьба нового казачьего городка на Кош-Яике.

Вид ногайского стана удивил Матвея до крайности: на опушке леса и части прилегающей степи горели недавно разведенные дымные костры. На воткнутых в землю кольях рядом с кострами сушились развешанные халаты, ковры, шаровары. Воины грелись, высушивая на себе легкую одежду, подставляя к огню то спину, то грудь. На окраине степи почти без присмотра паслись табуны неоседланных коней, легкий ветер донес до чуткого Тимохи Приемыша запах вареной конины.

— Матерь божья! — негромко изумился Ортюха Болдырев и от удивления запустил под мокрую шапку длинные пальцы. — Похоже, у князь-хана Араслана не война с нами, а обычная кочевая жизнь, где каждый пасет табун на своей делянке! Ну что за беда — измокли под дождем до последней нитки?! Распали костер, а скоро и солнышко взойдет, пригреет так, что и про ночную непогоду забудешь! А они… разлеглись по полю, словно стадо сытых свиней в чужом огороде!

— Дураков и в алтаре бьют! — язвительно заметил Тимоха Приемыш, поправляя на светловолосой голове шапку, которая сбилась назад, задев ветку дерева.

— Истину глаголешь, раб божий Тимофей, — подражая старцу Еремею, пробасил потихоньку Ортюха. — Что будем творить с нехристями, атаман? Может, вспугнем воробьиную стаю с мужицкого гумна? Поглядим, хорошо ли летают, аль вовсе зажирели на сытых кормах?

Мещеряк молча сел на коня, обернулся в седле.

— Федотка, Митяй, вы отсеките табуны от стана и гоните их в сторону Кош-Яика! Пеши ногаи не враз за нами поспеют! — И к своим ратным товарищам: — Ну, братцы, помянем нашего славного атамана Ермака Тимофеевича, устроим нынче добрую тризну! — Он вынул из ножен саблю и ударил коня пятками под бока. — В поле — две воли: за кого бог!

Две сотни конных казаков вырвались из туманного леса и с диким, яростным криком: «Круши-и!» в считанные секунды одолели полста саженей и врубились в безмятежный, не чаявший удара ногайский стан, безжалостно сокрушая разрозненные группы степняков, которые в спешке хватались за копья, сабли, полураздетые бежали к немногим коням, привязанным к вбитым в землю кольям или к походным кибиткам. Дальние от леса толпы ногаев, увидев, что творилось на северной окраине стана, довольно быстро пришли в себя, всадники ловили коней, которые паслись на восточной стороне, кто торопливо седлал лошадь, а кто, набросив узду, взлетал в седло и спешил под значки своих сотников, выстраиваясь в боевые порядки.

И в эту минуту со стороны заросшего ивняком речного берега залпами по пятьдесят пищалей открыли прицельную стрельбу почти в упор четыре сотни казаков атамана Барбоши, а затем, забросив пищали за спины, с неменьшим по ярости криком «Круши-и!», ведомая есаулами вывалилась бессчетная, казалось, казачья масса.