Владимир Буртовой - Последний атаман Ермака

Атаман Барбоша потрепал вороного коня по теплой шее, согласился с предположением Матвея, от себя добавил:

— Нехудо было бы мурзам до зимы остаться в Сибири. Тогда мы успеем добротно обустроиться на новом месте. Не хотелось бы в шалашах зимовать, людишки перемрут от холода, особенно бабы да ребятишки. Вона как сорванцы резвятся, страха в душе не держат под казацкой защитой. Ежели пришлет Урус переговорщиков, чтобы увели мы воинство с Яика, то скажем ему, как прежде крымцам не раз сказывали: «Ваша воля, наше поле; биться не хотим, поля не отдадим! Не-ет, хан, коль растворил степную горницу и впустил туда казачью вольницу, живи да мирись, да больше не дерись!»

Матвей хотел было ответить, что ногайцы вряд ли смирятся с приходом казаков на Яик, почти в середину их владений, но засмотрелся на ребятишек — более десятка отроков, обгоняя друг друга, то бежали по берегу Деркула, то с разбега бросались в воду, сверкая под жарким уже июньским солнцем загорелыми спинами, а в полуверсте впереди по левому берегу реки на невысокий увал поднялся казачий дозор числом в двадцать сабель. Старший делал какие-то знаки одетой на пику черной шапкой, вращая ее над головой.

Атаман Барбоша радостно вскинул вверх левую руку, давая понять дозорным, что их сигнал принят и правильно понят.

— Вышли к Яику, Матвей! Теперь по большой реке пойдем супротив течения. Ежели господь пожалеет горестных казаков, то пошлет доброго и постоянного попутного ветра! Тогда за неделю дойдем до острова Кош-Яик. Там и быть постоянному нашему житью. Спокойного сна не обещаю, Матвей, потому как сосед у нас объявится всенепременно задиристый и неуживчивый. Можно подумать, что тысяча новых жильцов в состоянии своими конями и немногим скотом уничтожить окрестные пастбища! Да в здешних местах можно прокормить дюжину Мамаевых орд, а не только ногаев, и нас, казаков.

Скорбно вздохнув, Матвей заметил собеседнику, что слишком много крови пролито как с одной, так и с другой стороны, чтобы вот так сразу замириться и вложить сабли в ножны.

— С Батыева нашествия вражда эта, — добавил Матвей, на ходу оглянулся — Марфа и Зульфия, а в крещении Софья, о чем-то весело переговаривались, обе в казацких нарядах на белых кобылицах. Улыбнулся невольно, а к сердцу подступила теплая нежность.

«Обоснуемся на новом месте, в крепком казацком городке, богомольный старец Еремей обвенчает нас с Марфушей, а Ортюху с Зульфией, заживем своим хозяйством. А там, глядишь, и детишки у ног бегать начнут, утеха и надежда в старости».

— Твоя правда, Матвей, — отозвался Богдан, — покудова Русь не одолеет непоседливых кочевых соседей в Сибири и здесь, в Заволжье, да еще крымцев — русскому мужику не жить на своей земле в мире и бесстрашии. — Барбоша привстал на стременах и зычно прокричал вниз, к стругам: — Навались, братцы! Яик уже рядом! На берегу сотворим привал с обильным ужином!

Яик принял казацкие струги спокойной водой, шумным гамом птиц в прибрежных зарослях, обилием непуганных рыб — осетров, белуг, севрюг да белорыбицы, [25] Белорыбица — белая семга. не считая прочих менее ценных пород. И погода словно по казацким молитвам установилась сухая, с несильным попутным ветром, что дало возможность поднять на стругах паруса в помощь гребцам, а основная часть казаков, табун и стадо с мычанием и блеянием едва поспевало, утопая в густом разнотравье, буйно растущем после довольно частых теплых дождей. Летняя жара еще не опалила степь, не высушила землю до глубоких трещин, когда люди, животные и пернатые одинаково с надеждой всматриваются в не охватный взглядом горизонт в ожидании, что вот-вот откуда-нибудь наползут искрометные лохматые тучи и обрушат вниз потоки животворящей спасительной воды.

— Эх, была бы моя воля небесная, повернул бы я эту реку вспять, чтобы казакам не грести тяжелыми веслами встречь течению! — мечтательно проговорил Матвей Мещеряк на седьмые сутки плавания по Яику. — Добро еще, что река ровной степью течет, без зауженных стремнин и перекатов, иначе пришлось бы за веревки тянуть струги, как это местами делали мы в сибирском походе.

Атаман Барбоша с улыбкой покосился влево, неожиданно вскинул вверх обе руки и, хохотнув, высказал свою радостную шутку:

— Зато я властен приблизить к нам заветный остров Кош-Яик! По всем приметам вон за тем лесом, на склоне увала, что по правому берегу реки, и раскинулось наше будущее владение!

И старый вожак оказался прав. Когда казацкое воинство приблизилось к увалу, их глазам открылся красивый, лесом покрытый продолговатый остров с неширокой, метров в пять, песчаной полосой, за которой поднимался берег, обрывистый, с оголенными, омытыми в половодье корнями, деревьев. В высоких кронах гнездились крикливые вороны, в зарослях краснотала порхали проворные синички, по песку бегали юркие трясогузки, а высоко в небе под редкими небольшими кучевыми облаками кружила пара степных курганников, с высоты высматривая в траве добычу. С юга рядом с островом впадала в Яик небольшая, саженей в тридцать, река Илек, образуя при слиянии водовороты, которые, уходя по течению, постепенно сглаживались и затухали.