Петр Бородкин - Тайны Змеиной горы

По верным приметам умудренные жизнью старцы предсказывали обильный урожай на следующее лето. Охотники спешили по прочному насту на первый звериный промысел, пока свирепые бураны не замели леса и горные увалы сыпучим снегом.

Приход зимы — утеха для колыванской работной ребятни. В уголке заводского пруда, очищенном от снега, день-деньской неумолчно звенят голоса. От топота множества ног гулко потрескивает неокрепший лед.

В зимние месяцы до наступления маловодья в пруду, на заводе самая напряженная работа… Ядовитой копоти обжигательных и плавильных печей в эту пору особенно много. Заснеженные крыши поселковых домишек становятся пепельно-серыми. Вблизи завода черный снег ноздреват, словно побит прожорливой червоточиной. Внутри завода настоящее пекло, невыносимый удушливый смрад и полумрак от сернистых и свинцовых испарений. Истекающие из печей потоки жидкой, как водица, меди быстро блекнут — не источают слепящего ярко-белого сияния, а отсвечивают густым и дрожащим багряно-красным заревом. В формах — изложницах — медь остывает с отрывистым потрескиванием, дышит иссушающим жаром.

Под окрики доглядчиков работные снуют, как грешники в аду. Уставшие и разопревшие, улучив бесконтрольную минутку, поочередно выбегают наружу, по-рыбьи раскрытыми ртами жадно хватают морозный воздух. Слезятся глаза. Грудь раздирают невидимые звериные когти. В продолжительном приступе сухого, лающего кашля работных рождается звук, похожий на тот, что ночью издает болотная птица выпь. Работные низко, приседают, хватаются за животы в тщетных попытках откашляться.

Трудно приходилось Соленому. Работал он на засыпке плавильных печей. Когда опрокидывал в огненное жерло корытца с рудой или углем, невыносимый жар с треском закручивал в мелкие колечки бороду и усы. От сухости першило во рту и в горле.

Теперь Соленому и грамота не в облегчение. Минуты передышки уходили на запись выхода металла при рудной плавке. Глубже запали глаза, сильнее обозначились морщины. И, пожалуй, не столько от натуги и переутомления.

Федор работал на добыче руд в Воскресенском руднике. Через каждые два-три дня приезжал в Колывань с попутными рудовозами.

В свободное от работ время Федор и Соленый не сидели праздно. Пока густая темень на землю не опустится, стучали топорами. Медленно, но уверенно поднималась вверх вместительная изба в четыре покоя. Ровно такая, чтобы, кроме семьи Соленого, хватило места для молодоженов.

Приказчик, как заметил хлопоты рудоискателей, хитрую, довольную ухмылку спрятал в прокуренную бороду. «Это хорошо: орел вьет гнездо — себе крылья подрезает. Значит, к месту привязан, никуда не улетит… Видно, жениться Федор надумал».

После этого работные люди по тайному наказу приказчика во внеурочные часы не раз и не два приходили на помощь. Однажды вроде бы случайно приказчик сам прибрел к стенам растущего пихтового сруба. Погладил оструганные, не успевшие поблекнуть от времени стены и к Федору пристал, как репей к конскому хвосту.

— Для чего такую хоромину затеял? Много ли одинокому, холостому парню места надобно? Не иначе, жениться надумал. Так оно и есть! По глазам вижу. — И вслед за этим приказчик сердито забрюзжал: — Пошто, Федор, скрытничаешь? Пошто взялся дом рубить без совета и согласия старших? Кто я такой в Колывани? Хозяйские глаза, уши и разум. Говорил ли раньше мне о своем намерении? Нет. Не годится такое.

Федор осмыслил, что приказчик может чем-нибудь напортить делу, степенно и учтиво пояснил:

— Хотел тебе сказать, Мокеич, да ты сам вопросом опередил меня. Не обессудь за промашку.

— Кого же в жены хошь взять? Уж не Белоусову ли Настю?

— Не-е. Дочь Соленого Ивана, — ответил Федор и не заметил, как из груди приказчика вырвался сдержанный вздох облегчения.

Приказчику за шестьдесят перевалило. Сух, как прошлогоднее перекати-поле, но костью широк и глаза светятся молодо, по-озорному, кошачьими когтями царапают душу. Смолоду приказчик стороной обходил женщин, а как в годы вошел, будто подменили человека. Вот уж истинно: седина в голову — бес в ребро. Проходу не давал работным девкам, а пуще всего вдовам молодым да неудачливым женам. Крутил и так и этак, как мышкующая лисица хвостом, а своего разными путями добивался. Правда, не всегда сходило с рук гладко.

Случалось, разгневанные работные теряли всякую сдержанность и старательно выбивали на спине и боках обидчика кулаками дробь под стать барабанной. После того приказчик надолго ложился в постель. Набожная и строгая жена-кержачка обильными примочками стирала с кожи мужа пятна густой синевы.