Илья Гордон - ТРИ БРАТА

От этих раздумий Марьяшу отвлекла Эстер:

– Быть может, есть доля и моей вины в том, что вы разошлись с Эзрой. Твоя мать не раз приходила ко мне, передавала от тебя привет, спрашивала, где Эзра, что с ним. Мне бы надо было приветить ее. Но потом твоя мать почему-то перестала ко мне ходить.

– Ей не хотелось отпускать меня далеко, она надеялась всегда держать меня при себе, – сказала Марьяша. – Вот и разбила мою жизнь!

– Нельзя так говорить о матери – она тебе зла не желала. Нет матери, которая желала бы зла своим детям, – ответила Эстер.

– И все же, выйди я тогда замуж за Эзру, может, по-другому бы сложилась моя судьба.

– Как знать, – со вздохом откликнулась Эстер.

– Жаль только, что Эзра никогда не узнает, как я его любила.

– А ты говорила своей матери о ваших встречах с Эзрой? – полюбопытствовала Эстер.

– Зачем нам с вами говорить о том, что прошло и никогда не вернется? – безнадежно махнула рукой Марьяша.

В наружную дверь кто-то постучал..

– Кто там? – подбежав к двери, испуганно крикнула Марьяша.

– Откройте! – послышался голос. – Это я, друг Свидлера, мы вместе были.у вас недавно, помните?

– С каким Свидлером вы были? У нас их несколько.

– Да это я, Николай Яковлевич, неужто не узнаёте?

Марьяша торопливо открыла дверь и уставилась на вошедшего. Тот был в коричневой свитке и кирзовых сапогах. Скуластое лицо заросло густой круглой бородкой, Марьяше трудно было узнать в таком виде Охримчука. Только иссиня-голубые, красивые, улыбчивые глаза напоминали его прежний облик.

– Не узнаёте? – оглядываясь, нет ли кого-нибудь из посторонних, спросил гость,

– Начинаю узнавать.

– А я вас сразу узнал.

– Мы вас давно поджидаем, а вы словно в воду канули. Небось голодны?

Марьяша выложила в блюдце из котелка несколько ложек пшенной каши и поставила перед Охримчуком:

– Перехватите малость – это вся наша еда.

Гость за едой стал торопливо расспрашивать о новостях, о том, что поделывает Свидлер.

– Никак не мог вырваться к вам, – как бы оправдывался он перед Марьяшей. – Позовите сюда Свидлера, только осторожно, чтоб не увязался какой-нибудь соглядатай. Придете – я вам все расскажу.

Как и в первый раз, гость задержался в Миядлере не больше суток. Чтобы не показываться никому на глаза, он почти все время сидел в подполе. За то время, пока он жил в своем поселке, Охримчук успел раздобыть у греков-колонистов в Гончарихе документы для Свидлера и Марьяши, чтобы они могли добраться до шахт, где обосновался партизанский отряд.

– Никуда я отсюда не уйду, – решительно отказалась Марьяша. – Что будет, то будет. Да и мать не могу оставить одну, – она обняла за плечи сидевшую рядом Эстер. – И как я могу бросить на произвол судьбы людей, с которыми прожила и проработала всю жизнь?

– А зачем тебе из-за нас погибать, если есть возможность спастись? – начала ее уговаривать Эстер. – Что изменится, если ты останешься здесь? Разве ты сможешь облегчить нашу долю?

– Мне будет трудно жить вдали от вас, не знать, что с вами, не делить с вами горе. А если мне суждено погибнуть, так уже лучше вместе со всеми!

– Если мы погибнем, разве легче нам будет знать, что и ты погибнешь вместе с нами? – сказала Эстер. – А спасешься – что ж, быть может, тебе суждено будет со своими свидеться, моего Эзру встретить, а там, глядишь, и нас выручить сможешь, подмогу привести.

Марьяша в глубине души сознавала, что, пожалуй, Эстер и права, но никак не могла решиться оставить в такое время людей, судьбы которых были ей доверены.

– Пусть пока Свидлер идет, – сказала она после краткого раздумья. – А там авось они с Охримчуком сумеют раздобыть документы на нескольких человек – тогда и я уйду.

Когда стемнело, Свидлер с Охримчуком осторожно, задворками выбрались из Миядлера и двинулись в дорогу.

Вот уже несколько недель подряд Шимен Ходош пытался вместе со своей частью вырваться из вражеского окружения. Бойцы отважно дрались с вооруженными до зубов фашистами, нащупывали слабые места на стыке отдельных подразделений противника, но, прорвавшись в каком-нибудь месте, снова и снова попадали в окружение. Истекая кровью в тяжелых боях, часть таяла, но не прекращала попыток прорваться на восток, к своим.

Долго действовать в глубоком тылу врага большому отряду оказалось невозможным, и потому решено было разбиться на мелкие группы и разойтись в разных направлениях. В стычках с вражескими частями и эти мелкие отряды понесли большие потери и зачастую распадались на совсем уже маленькие группки. Иной раз отдельные бойцы, жалкие остатки большой воинской части, бродили по дорогам, никем не управляемые, ни от кого не получая боевых заданий и постепенно теряя всякую надежду вырваться из окружения. Многие из них разошлись кто куда, оседая порой в деревнях – то в качестве бездомного родственника, то под видом мужа какой-нибудь вдовы или воспользовавшись любым другим предлогом. А Шимен, обросший темно-русой бородой, с крестом на шее, в рваной крестьянской одежде, все брел и брел на восток, к своей семье. Шел проселками, избегая больших проезжих дорог, где можно было нарваться на опасную встречу. И все же даже на проселках встречались ему люди. Немало их бродило в те дни по путям-дорогам в поисках крыши над головой да куска хлеба и глотка воды – лишь бы хоть где-нибудь переспать холодную ночь и хоть как-нибудь утолить голод и жажду.