Илья Гордон - ТРИ БРАТА

Дни становились все холодней и холодней, но с немецкой аккуратностью Бухмиллер каждое утро спозаранку собирал десятников и настойчиво требовал от них: выгоняйте людей на работу! Коченели руки, но повсюду раздавался его опротивевший окрик:

– Schneller! Убирать, убирать! Чтобы ни одного зернышка не пропало, ни одного подсолнуха не осталось в поле! Небось жрать захотите! – понукал он изможденных людей.

Все чаще и чаще голодные, измученные непосильным трудом люди стали замертво падать, не сняв очередного початка, не срезав шляпки подсолнуха, у которого настигало их беспамятство. И тут наступало самое страшное: Бухмиллер отправлял обессиленных людей в комендатуру, откуда они уже больше не возвращались.

Марьяша, Велвл Монес и Мордух Свидлер тайком, по ночам, отрывали силосные ямы, в которых они спрятали хлеб, и стали подкармливать ослабевших людей. Понемногу люди начали оживать, а самых сильных Бухмиллер и сам всячески укрывал от немцев, порой включая их даже в списки умерших, лишь бы использовать в качестве рабочей силы в своем хозяйстве.

Но оставшиеся в живых знали – их ждет та же злая участь, что и погибших земляков. Никогда еще степные ветры не выли так зловеще, как в эти студеные осенние месяцы.

В домах было холодно. Собирать курай после дня изнурительной работы не хватало сил, и люди валились на постель как попало – в нетопленных домах, смертельно усталые, они не спали, а скорее теряли сознание от изнеможения и голода.

Дни проходили за днями, складывались в недели и месяцы, не принося людям ничего, кроме невыносимых страданий. И вот однажды к концу одного из этих беспросветных дней Марьяша пришла домой, как всегда валясь с ног от усталости. Не дождавшись Эстер, к которой вскоре после их первой встречи она перебралась, Марьяша прилегла и не успела сомкнуть глаза, как сразу уснула. Было уже довольно поздно, когда вернулась домой Эстер. Боясь разбудить Марьяшу, она постаралась тихонько лечь, не скрипнув кроватью. Долго она не могла уснуть. Несколько раз ей казалось, что кто-то стучит в ставень, и она вставала, прислушивалась, ложилась снова и снова вставала. Марьяша пробормотала что-то невнятное. Эстер подошла к ней узнать, не нужно ли ей чего.

– Что вы не спите, Эстер? – тревожно спросила Марьяша, просыпаясь.

– Не спится. Почудилось, что ты мне что-то сказала.

– А разве я говорила?

– Говорила.

– Мне приснился сон,'

– Тяжелый, наверно, уж очень тревожно ты спала.

– Нет, не скажите, – промолвила Марьяша, – сон хороший. Будто иду я по нашему двору, мимо риги к роще, а там акации сплошь осыпаны цветами. И под одной из них стоит Эзра, такой веселый, радостный. «Что ты тут делаешь? – спрашиваю его. «Тебя дожидаюсь – вчера мы договорились тут встретиться». – «Но ты ведь уехал на войну», – сказала я. «А я уже вернулся». И тут снится мне, что цветы акаций засверкали золотистым цветом и, как от множества ярких солнц, вокруг разлилось сиянье. И будто я подхожу к Эзре и склоняюсь к нему на грудь, и он будто шепчет мне что-то хорошее-хорошее. Только вот что он прошептал мне – не знаю, не могу вспомнить: на этом месте сон оборвался и я проснулась.

– У меня только одно желание: хоть раз еще повидать его, – со вздохом сказала Эстер.

– А знаете, мы с Эзрой действительно должны были встретиться в день его отъезда, и как раз в той роще, которая мне сегодня приснилась, – отозвалась Марьяша. – Он хотел мне что-то сказать…

Марьяша примолкла, как бы выжидая: а вдруг Эстер скажет ей о том, зачем Эзра звал ее, Марьяшу, на свиданье в тот памятный день.

– А что он мог сказать тебе? Просто хотел, видно, повидать тебя, – спокойно проговорила Эстер. – Ведь вы и раньше были дружны. Его жена, бедняжка, в прошлом году умерла от родов… Ребенок остался где-то у бабушки.

– Как жаль, – сочувственно покачала головой Марьяша. – А кем была его жена?

– Толком не знаю – ведь мы с ней ни разу не виделись, но Эзра как-то упомянул, что она была учительницей. Я как узнала, что она умерла, подумала – не будь у тебя семьи, вы и сейчас могли бы пожениться, – сказала Эстер

– Я его и теперь люблю.

– А муж?

– Что ж, муж – отец моего ребенка, но никто мне не может заменить вашего сына.

– А Эзра знал об этом?

– Как же он мог узнать – ведь мы так долго не встречались. Вот если бы мы тогда встретились в роще – кто знает, может, он и предложил бы мне с ним уехать.

– Возможно, он так и хотел сделать, – сказала Эстер. Марьяше было приятно услышать эти слова от матери Эзры, но сейчас, когда муж ее был далеко, неизвестно было, что с ним, что с ребенком, с матерью и с Эзрой, – она не могла и не хотела думать о том, как бы поступила, если бы Эзра сделал ей такое предложение.