Михаил Волконский - Записки прадеда

Но всюду было еще рано.

Сергей Александрович сел на Фонтанке в лодку, выехал в ней на Неву и долго катался один. Потом он закусил у Гидля. Тут же в кондитерской ему попалась широковещательная афиша, зазывавшая в устроенный на Адмиралтейской площади балаган, где приезжей иностранной труппой показывались разные чудеса: премированный жонглер становился на голову, ел и пил за здравие всей «кумпании» в таком положении. Дрессированные собаки прыгали через огненный обруч, кто-то плясал по канату. Но главную прелесть программы составляла девица Шарлотта, входившая в клетку с живым львом и укрощавшая его на глазах у публики. Представление начиналось в два часа дня.

— Что это вы рассматриваете программу? — услыхал Орленев, занятый разглядыванием афиши.

Он поднял глаза и узнал Доронина. Они поздоровались.

— Да так, от нечего делать, — машинально ответил Сергей Александрович и положил афишу — он все сегодня делал машинально в ожидании вечера.

С каким удовольствием проспал бы он это время или хотел бы, чтобы оно пропало так, даром, у него, было вычеркнуто из его жизни! Но видно Гирли был прав — ничего не проходило даром, и, пока время тянулось, Орленев должен был волей-неволей подчиниться ему.

— А это очень интересно, — проговорил Доронин, — мне рассказывали, что стоит пойти. Вы не собираетесь?

— Куда?

— Да вот, посмотреть на представление. Я хотел бы сегодня отправиться. Пойдемте! Хотите?

Удивительно добродушный человек был Доронин. Таких людей Орленеву приходилось встречать только в России. На него никак нельзя было сердиться.

Сергей Александрович, будучи у него на вечеринке, встретил у него зубовский кружок; значит, можно было предполагать, что Доронин — приверженец Зубовых. Но вот он, Доронин, отлично знал, что сам Орленев служит у светлейшего и несмотря на это дружит с ним, и дружит видимо без всякой задней мысли или расчета (что всегда заметно), а так, просто потому, что сам он — хороший человек и желает быть со всеми в хороших отношениях.

— Так пожалуйста, пойдемте вместе! Будет отлично, и мы проведем время, — упрашивал Доронин.

Орленев подумал, что действительно ему все-таки лучше будет провести время с Дорониным, чем оставаться одному, и согласился идти смотреть представление.

«Представление так представление, — решил он, — мне все равно!»

Добродушный Доронин был все-таки для общества приятнее всех молодых людей, с которыми Сергей Александрович встречался до сих пор.

Они посидели еще немного у Гидля, затем отправились к началу обещанных «комедийных действ» на площадь в балаган и купили там себе места.

Публики, всегда жадной на всякие новинки, собиралось довольно много. И публика эта была чистая. Однако знакомых среди нее не только Орленев, но даже Доронин, знавший, казалось, весь Петербург, не встретил. Тут были по преимуществу купцы, иностранцы. В дешевые места ломилась толпа простонародья.

— А знаете, стоит ли идти? — впал в сомнение Доронин, которому, по правде сказать, никто не говорил о прелестях балагана на Адмиралтейской площади, а он так, из своего добродушия, решил, что, должно быть, там будет интересно.

Орленеву было решительно безразлично. Он со вчерашнего дня чувствовал себя не от мира сего.

— Как хотите! — согласился он.

— Знаете, — сказал Доронин, — я смотрю на вас и радуюсь: у вас удивительно счастливый вид сегодня.

— Да, я счастлив, — ответил Сергей Александрович с удовольствием.

«Сказать ему или не сказать?» — вдруг пришло ему в голову, но он тут же отогнал эту мысль, как совершенно несуразную: с какой стати он будет рассказывать Доронину о том, почему он счастлив?

— Ну так что ж, пойдемте? — предложил Доронин, чтобы сказать что-нибудь. — Представление, кажется, началось.

И они вошли в балаган.

Представление действительно началось.

На сцене был уже поднят занавес, и там какой-то усатый, мускулистый человек стоял вверх ногами и разводил ими в воздухе. Он долго приноравливался в этом неудобном для себя положении, наконец установился в равновесии и протянул руки. Ему подали три ножа, он стал их перекидывать из одной руки в другую. Публика зааплодировала. Тогда человек бросил ножи, взял скрипку и стал играть на ней. Играл он скверно. Орленев предпочел бы гораздо лучше слушать игру прямо стоящего, но хорошо играющего музыканта, однако публике очень понравилось, что человек стал вверх ногами и играл плохо. Опять зааплодировали. Человек, поиграв, начал есть вилкой с тарелки, потом пить из стакана…