Михаил Волконский - Темные силы

— Так! Значит, интрига против меня из Крыма имела-таки свой результат!..

Паццини как будто немного удивился, но продолжал:

— Откуда бы ни были получены сведения, но, повторяю, упустить такой случай было ошибкой!

— Так что же не поправили этой ошибки Желтый и Фиолетовый, отправившиеся в Голландию без моего разрешения? — спросил Андрей Львович.

— Один из них был убит, второй умер, — ответил Паццини. — Но едва ли и такие опытные агенты, как они, могли поправить дело!

— Они его испортили, насколько могли! Николаев знает теперь больше, чем это следовало бы ему. Совет сам виноват, зачем не дал мне полных сведений о наследстве Аджиери!

— Теперь уже поздно рассуждать об этом!

— Рассуждать никогда не поздно! — возразил Сулима, — Хотя дело испорчено не по моей вине, но я поправлю его. Николаев под наблюдением преданного мне человека едет в Петербург и скоро будет здесь.

— Ты думаешь, что возможно что-нибудь еще сделать? — спросил Паццини.

— Возможно, если не забывать главного средства: людской психологии. На Николаева можно подействовать с этой стороны и у меня уже собрано все, что нужно для этого.

— Но, к сожалению, тебе не придется уже действовать! Тебе велено вернуться в Париж!..

— Мне велено?! — вдруг повысил голос Андрей Львович. — Да неужели ты думаешь, мой наивный друг Ромео, что можно так легко приказывать мне и повелевать мной?

— Однако если ты захочешь идти против совета… — попробовал возразить Паццини.

— Это совет сам хочет идти против меня, не зная, очевидно, кто я такой. Сознаюсь, я думал, что они там настолько проницательны и настолько все-таки осведомлены, что знают, с кем имеют дело!..

— Послушай! — остановил Сулиму Паццини, никак не ожидавший встретить с его стороны такой отпор. — Ты говоришь со мной как власть имущий!

— Я говорю так, потому что это мое право!

— Но власть над советом имеет только один!..

— Да, один, который, когда восемнадцать лет назад общество «Восстановления прав обездоленных» пришло в полный упадок, спас его своей находчивостью!

— Да, это был аббат Велла, избранный за это в верховные вожди.

— Но он был предан, посажен в тюрьму…

— И бежал оттуда, — закончил фразу Паццини. — А дальше о нем никто не имел никаких сведений. Неизвестно, жив ли он…

— Но неизвестно также и то, умер ли он?

— Поэтому и не было избрано другого верховного вождя. Даже предатель Веллы, Симеон Ассемани не был отыскан.

— Симеон Ассемани получил заслуженную кару от руки убийцы, — сказал Сулима. — И если ты хочешь знать, то вспомни убийство Крыжицкого.

— Крыжицкий был Симеоном Ассемани?! — изумленно спросил Паццини.

— А вы там, в Париже, не знали этого, как не знаете и где аббат Велла? Ну, так я объясню это тебе!

Сулима расстегнул жабо на груди, достал висевшую у него на шее сафьяновую сумочку и вынул из нее сложенный в несколько раз пергамент.

— Читай! — сказал он, развернув и показав пергамент Паццини, но не выпуская его из рук.

— Ты… аббат Велла?! — тихо произнес Паццини, пораженный и смущенный вместе.

— Теперь ты убедился, что я имею власть приказывать? — произнес Сулима.

— Но отчего же ты до сих пор скрывался?.. Отчего не объявил себя в Париже, приняв управление всеми делами?

— Я управлял незаметно для вас и дела до сих пор шли недурно, — стал объяснять Андрей Львович. — Но поехать туда, к вам… Нет, я слишком стал осторожен для этого!.. Преданный раз, вторично я не дам провести себя!.. Вам нужно было утвердиться здесь, в этой стране, далеко лежащей к северу, и теперь, когда я настолько крепок здесь, что могу не бояться вас, теперь я вам открыл себя, и ты, Ромео Паццини, как ты есть, отправишься сейчас же в своей карете назад и с такою же поспешностью, как ты это хотел сделать со мной, сменишь моим именем председателя верховного совета и сам займешь его место.

— Позволь мне хоть денек отдохнуть! Дороги, в особенности в России, ужасны!..

— Я не могу тебе дать ни дня, ни часа, ни минуты! — твердо сказал Сулима-аббат Велла. — Ты должен отправиться не медля!

Паццини покорно повиновался. Не уходившая с балкона Маня видела, как приехавший вышел из ворот, сел в свою карету, и она, сдвинувшись, закачалась на своих рессорах.

— Кто это был? — спросила Маня у вышедшего на балкон Андрея Львовича.

— Один дурак, — засмеялся он, глядя вслед удаляющейся карете, — которым я заменил другого, слишком умного.

Маня ничего не поняла, но не стала расспрашивать дальше. Она по опыту уже знала, что Андрей Львович все равно не расскажет того, чего не захочет.