Михаил Волконский - Темные силы

— Так что же, вы теперь к нам? Вы ведь хотели видеть мою маман?

— Да особенно незачем! — возразил Крыжицкий, имевший вид хорошо и плотно поевшего человека, очень этим довольного и благодушного. — Незачем особенно! — повторил он. — Я могу в другой раз!

— Да нет, отчего же? Поедем!

И они поехали.

Графиня встретила Крыжицкого приветливо.

— А-а! Здравствуйте, милый! Ну, что наши дела? Есть какие-нибудь новости?

— Есть, графиня! — ответил Крыжицкий.

— Погодите, погодите, голубчик, я сейчас усядусь, и тогда вы рассказывайте!

И она, захватив свое вязанье, примостилась на кушетке, которую очень любила, потому что на кресле своими коротенькими ножками не доставала до пола.

— Ну вот, отлично! — снова заговорила она, зашевелив длинным крючком. — Рассказывайте теперь, какие у вас новости?

Крыжицкий сделал тревожно-грустное лицо и несколько раз провел рукой по шляпе.

— Новости не особенно приятные, графиня!

— Да неужели неприятные? — улыбнулась та. — Вот первый раз, когда вы мне говорите это, а до сих пор приносили все хорошие!

— Очень уж сложное дело! — вздохнул Агапит Абрамович.

— Да всякое дело сложно: вот хотя бы связать даже или сшить что-нибудь, вы думаете легко?

И она смеющимися, веселыми глазами посмотрела на Крыжицкого и покачала головой:

— Вы, мужчины, в это не верите… вот разве Костя только, — показала она на сына, — вдруг получил интерес к моим тряпочкам, но и то с тех пор, как у меня завелась прехорошенькая портниха.

— Ну, полно, — сказал Савищев.

— Ну что там «полно»! Разве я, миленький, не вижу всего?.. Хочешь пари держать, что ты с удовольствием сейчас пойдешь в мою спальню и принесешь мне оттуда моток шерсти, которой мне недостает?

Савищев с некоторой поспешностью встал с места и направился к двери.

Графиня кинула вязанье на колени и маленькими ручками захлопала в ладоши, восклицая:

— Вот и попался, миленький! Вот и попался!.. В спальне-то никого и нет!

Савищев пожал плечами и сказал:

— Да мне никого и не нужно!

Затем он прошел в спальню, но не с такой, правда, поспешностью и стремительностью, с какой поднялся со своего места.

Агапит Абрамович, поймав его взгляд, выразительно посмотрел на него: «Помни, дескать, метрическое свидетельство!»

— Ну? Так что же ваши новости?.. Я умираю от нетерпения узнать их, а вы ничего не рассказываете! — обратилась Савищева к Агапиту Абрамовичу, когда ее сын вышел. — Вы говорите, дело сложное?

— Да, графиня. Оберландовское наследство слишком многим пришлось по вкусу и многие точат на него зубы.

— Но ведь вы, миленький, говорите, что у нас есть все права?

— Но другие, хотя и ошибаются, тоже думают, что и у них есть права на него.

— Так Бог с ними, голубчик, пусть и они получают! Самое лучшее — разделиться всем, вот и спроса и споров не будет, и все будет отлично. Разве это почему-нибудь нельзя?

— Нельзя, графиня. Наши противники — очень сильные люди и хотят все целиком забрать в свои руки.

— Вы говорите, противники… — забеспокоилась Савищева, — значит их много?

— Много. Дело в том, что на это наследство претендуют иезуиты.

— Ах, иезуиты! Знаю! Про них говорят много дурного, да все это — неправда! Дедушка Модест Карлович знавал Грубера и говорил, что это — идеальный человек. А дедушка Модест Карлович никогда не лгал!

— С тех пор, должно быть, иезуиты изменились! — произнес Крыжицкий. — И стали другими! По крайней мере, в нашем деле можно ждать от них больших неприятностей.

— Миленький, каких же больших неприятностей?.. Ну самое худшее, что это они получат наследство, а не мы… так что ж такое? Проживем и так! Правда ведь? Вы, голубчик, не огорчайтесь!

И снова, чтобы развеселить Агапита Абрамовича, который был огорчен, по ее мнению, тем, что им хотели помешать иезуиты, графиня подмигнула ему в сторону спальни, сказав:

— А ведь Костя-то пропал! Ведь моя портниха-то сидит там! Это я пошутила, что там никого нет!

Она быстро соскочила с кушетки, мелкими шажками направилась к двери и из соседней комнаты звонким для своих лет голосом крикнула к спальне:

— Костя! Что же моя шерсть?

Услышав голос матери, Савищев быстро отстранился от Мани, действительно находившейся в спальне графини, и быстро шепнул ей:

— Где тут шерсть лежит?

— Вот! — сказала Маня и, схватив моток, сунула его ему в руку.

— Сейчас, маман, иду! — на ходу ответил Савищев и удалился.

Маня, оставшись одна в спальне, быстро подошла к туалету, выдвинула ящик, взяла оттуда бумагу, только что положенную при ней Савищевым и, быстро расстегнув пуговицы на лифе, спрятала ее за корсаж.