Михаил Волконский - Темные силы

— Ну, ну, не буду! — спохватился Саша Николаич и, как-то волей-неволей пригнулся еще ниже, к самой руке Мани, которую та словно забыла на столе, и поцеловал эту руку.

Маня не отдернула ее, и Саша Николаич поцеловал еще раз, смелее.

Но в это время в окно раздался стук. И Маня и Саша Николаич вздрогнули и отстранились друг от друга.

Саша Николаич быстро подошел к окну и отворил его. На улице стоял человек в ливрее.

— От графини Савищевой! — сказал он.

Саша Николаевич вздрогнул и спросил:

— От графини Савищевой? К кому?

— К барышне, что платья шьют.

— Пустите, это ко мне! — отстранила Маня Сашу Николаича от окна.

А на него сразу как туча надвинулись вчерашние сомнения, когда он увидел теперь, что Маня имеет сношения с домом Савищевых.

— Хорошо!.. Скажите графине, что завтра будет готово!.. — проговорила Маня и, отпустив лакея, невозмутимая и спокойная, вернулась к своему месту и села.

— Вы знаете графиню? — с трудом переводя дух спросил Саша Николаич.

— Да, я работаю для нее.

— А сына ее… сына… вы знаете?

— Знаю.

— Нет, это невыносимо! — воскликнул Саша Николаич. — Я так не могу!.. Вы знаете, вчера мне показалось, что я видел, как вы выходили с ним из ресторана.

— Я?!..

— Да, да! Вы!

— Какой вздор! — воскликнула Маня, взяла работу и стала шить.

«Да, это вздор, нелепость! — замелькало у Саши Николаича. — Я с ума сошел! Этого же не может быть!»…

В виски у него застучало, грудь стала тяжело и нервно подниматься, голова закружилась и он, сам не понимая, что делает, приблизился к Мане, опустился на колено, схватил ее руку и залепетал:

— Простите!..

Своей руки у него Маня опять не отдернула…

Опять собрались у Агапита Абрамовича члены общества «Восстановления прав обездоленных» ровно через месяц. Опять они заседали со своими разноцветными кокардами под председательством седовласого старца.

Крыжицкий дал отчет о том, что Николаев написал расписку, и передал ее председателю.

— А относительно графини Савищевой, — продолжал Агапит Абрамович, — тоже все обстоит вполне благополучно. Ее метрическое свидетельство у меня, и на нем, действительно, сделана подчистка и изменен год рождения.

Он достал из железного сундучка документы графини и тоже передал их председателю.

— Вот это — чистая работа! — одобрил тот.

— Теперь только остается оборудовать расторжение брака графини! — сказал Крыжицкий.

— Легко сказать: «Остается только!» — заметил Голубой. — Но, кажется, сделать это будет довольно трудно; по крайней мере, я наводил справки. Неправильности в метрическом свидетельстве, хотя и дают некоторое основание, но положительного ничего не предвещают.

— Я все-таки думаю, — заговорил Синий, — что достаточно иметь хоть какую-нибудь зацепку, а там уж мы сможем сделать!

— Конечно, прицепиться к метрическому свидетельству можно! — согласился Голубой. — Оно все-таки неправильное!

— Ну а в каком положении розыски племянницы графа Савищева, к которой должно перейти состояние графини, если она его лишится? — спросил председатель.

Крыжицкий покачал головой.

— Я был занят метрическим свидетельством! — ответил он.

— А ты, Голубой? — продолжал председатель.

Голубой ответил, что у него не нашлось никаких данных.

То же самое заявили и остальные.

Фиолетового председатель вызвал последним, но и тот покачал головой и сказал:

— Я не нашел.

Председатель обвел присутствующих укоризненным взглядом, в котором чувствовалось все его превосходство над ними.

— Неужели так-таки ничего и не узнали? — проговорил он. — А между тем стоило только приложить некоторое усилие, чтобы добиться благоприятного результата.

— И ты его добился? — воскликнул Фиолетовый, до сих пор мало принимавший участия в разговоре.

— Надо было вести от начала, — продолжал председатель. — Брат покойного графа Савищева женился еще молодым человеком и благодаря этой своей женитьбе запутался в делах. Бок о бок с ним его старший брат, женатый на Дюплон, богател не по дням, а по часам, умея ловко устраиваться по казенным поставкам и подрядам. Запутавшийся в делах граф Савищев видел, что его брат не стесняется в средствах и доставляет своей жене все для удовлетворения ее прихотей, и, понятно, ему тоже захотелось иметь все и так же обставить свою жену. Он делал долги, но вскоре ему перестали верить; он пробовал счастья в картах и стал проигрывать. Наконец, он зарвался и очутился в безвыходном положении. Тут он решился на средство, отчаянное по своему риску, соблазненный возможностью вдруг получить большие деньги. Эти деньги ему предложили из-за границы, с тем, чтобы он выдал план потемкинского похода в Турцию. Он поддался соблазну, но его проделка была вовремя открыта и, хотя ему самому удалось бежать, он был обвинен в государственной измене и заочно лишен чинов и орденов. Его жена, беременная, разрешилась преждевременно от потрясений и умерла в родах. От родившейся у нее дочери единственный ее родственник, дядя ее, граф Савищев, отказался как от дочери брата-изменника, которого он не хотел знать. Со стороны матери у девочки никого не было: ее матушка была молоденькой француженкой, приехавшей в Россию гувернанткой и прельстившей графа Савищева. Девочку отдали в воспитательный дом и оттуда она была взята…