10. Республиканцы неловко подставили фланг подстерегавшему их врагу. Президент хотел угодить католикам, которые представляли собой бо́льшую силу в условиях всеобщего избирательного права, поэтому организовал экспедицию в помощь папе против римской республики Мадзини. В ответ левые, подстрекаемые речами Ледрю-Роллена, устроили демонстрацию и с криками «Конституция нарушена!» двинулись к Бурбонскому дворцу. Кавалерийская атака легко их остановила, но ассамблея воспользовалась этим предлогом, чтобы возвратиться к вопросу о предоставленных свободах: печати и собраний. Лишившиеся надежд парижане никак не реагировали. Закон об образовании, прозванный законом Фаллу (граф де Фаллу был министром народного просвещения), фактически установил тесную связь между Церковью и Университетом (1850). «Нужно, – говорил Монталамбер, уже избавившийся от либерализма, – провести римскую экспедицию внутри страны». Иными словами, следует изгнать республиканцев из сферы образования, как их изгнали из Рима, или хотя бы поставить их под контроль. Именно тогда обострился конфликт между учителем и священником, который расколол французскую деревню более чем на полвека. При Июльской монархии Церковь была сговорчивой. В 1848 г. она благословляла деревья Свободы. Теперь она присоединялась к «партии порядка», которая, по сути, являлась «партией установленного порядка», между тем как напуганная буржуазия, некогда вольтерьянская и либеральная, возвращалась в политический католицизм. Произошел альянс между конгрегацией и «золотой серединой». Тьер дошел до того, что предложил епископам назначать всех учителей! Католики сочли его большим католиком, чем они сами, и оставили это право за префектами. Наконец участники гонки в сторону реакции ловко и опосредованно добрались и до всеобщего избирательного права, издав закон, требовавший, чтобы избиратель три года проживал в одном месте, что подтверждалось бы записью в податных списках прямых налогов. Это было равнозначно возвращению ценза. Таким образом, 3 млн избирателей лишались своих прав, и почти все они были рабочими. Менее чем за два года французский народ утратил политические завоевания 1848 г. Луи-Наполеон и его роялистское большинство создали республику без республиканцев. Теперь оставалось устранить монархистов.
11. Во время продолжительных «каникул» 1850 г. каждая партия готовилась к государственному перевороту. Тьер встретился с принцами Орлеанскими в Клермон-Хаусе; легитимисты отправились к графу де Шамбору в Висбаден. Обсуждалась возможность слияния обеих роялистских групп; как обычно, переговоры потерпели неудачу. Между тем принц-президент проводил смотры, и войска, которые кричали: «Да здравствует император!» – отмечались наиболее положительно. Медленно, но упорно исполнительный орган разоружал ассамблею. Технология государственного переворота проста. На ключевых постах надо иметь своих людей. Принц лишил Одилона Барро президентства в совете, хотя тот обладал в ассамблее верным большинством. Но это большинство промолчало, тем самым совершив самоубийство. Принц заменил генерала Маньяна, безоговорочно ему преданного, генералом-монархистом Шангарнье, который должен был его защищать. В последовавших меланхолических обсуждениях Тьер, который полностью прозрел, хоть и слишком поздно, заметил: «Империя уже создана». Принц-президент мог согласиться с сохранением республики лишь при условии пересмотра конституции, которая позволила бы ему переизбрание. В противном случае ему оставался только государственный переворот. Но как осуществить пересмотр конституции, если для этого требовалось набрать три четверти голосов, а каждая партия хотела своих изменений? «Франция, – писал испанский посол, – полна монархистов, неспособных установить монархию, которые стонут под гнетом республики, у которой нет республиканцев, чтобы ее защитить…» Принц не видел иного решения, кроме революции или диктатуры, факела или сабли, «„Горы“ или империи».
12. Для создания империи шансов имелось больше. Другие партии, расчлененные, завистливо следили друг за другом и самоупразднялись одна за другой. Принц-президент, в руках которого находились рычаги власти и которому помогали опытные заговорщики, имел возможность действовать более скрытно. Кто мог его остановить? Ассамблея была не способна договориться даже по вопросу, связанному с предложением своих собственных квесторов о предоставлении ей права вывешивать в казармах регламент законодательной власти по мобилизации войск. «Ассамблея, – писал Вьель-Кастель, – развлекалась тем, что сговаривалась против Луи-Наполеона. Нетерпеливые, горячие головы предлагали отправить его в Венсенский замок». «Это минутное дело, – утверждали они, – никто и не заметит». Возможно, но для этого пришлось бы все же действовать, а они не могли даже прийти к согласию. Республиканцы голосовали против этого предложения, потому что боялись государственного переворота со стороны монархической ассамблеи, а бонапартисты – потому что решили совершить государственный переворот против ассамблеи. «Нет никакой угрозы, – наивно заявлял демократ Мишель из Буржа, – и, позволю себе добавить, что если бы существовала опасность, то есть же невидимый часовой, который нас охраняет; этот часовой – народ». Он ошибался. Кто готов был отдать свою жизнь за Вторую республику? Буржуа? Они были монархистами. Рабочие? Зачем бы они стали защищать ту ассамблею, которая их расстреливала и отняла право голоса. Армия? Луи-Наполеон и его окружение не были столь наивны и успели уже принять в этом отношении необходимые меры предосторожности.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу