Лютер Блиссет - Кью

Жуан нависает над столом:

— Караффе несдобровать. Но кто гарантирует, что подобный документ действительно существует?

— Ни вам, ни мне нечего терять.

Двух дней бодрствования и всего восьми часов сна для пяти десятилетнего больного старика вполне достаточно, чтобы не суметь правильно зашнуровать камзол. Лишь с третьей попытки мне наконец удается справиться с этим будничным делом. Скапливаю в себе возбуждение, необходимое для того, чтобы справиться с усталостью.

Гресбек уже в прихожей, завернутый в плащ, он прислонился спиной к комоду с запрокинутой назад головой. Он глу боко дышит, словно пытаясь сконцентрироваться. Огнестрельного оружия у него не будет. Только кинжал. Он стар так же, как и я. Я могу ему доверять.

Пульсирующая боль в запястье, постоянно плотно забинтованном тонкой яркой восточной тканью, сложенной несколько раз так, чтобы она стала шириной с ладонь. Она закрывает чуть меньше половины предплечья.

Он войдет в агентство, не вызвав подозрений. Там у него развязаны руки — Фуггер знает, с кем иметь дело.

Тонкие перчатки из черной кожи, мягкой и блестящей, подаренные мне юным Бернардо Микешем.

Таковы уж превратности судьбы — сведение счетов происходит совсем не так, как ожидаешь. Бросаю взгляд на свое отражение в роскошном зеркале — высотой в мой рост, но в два раза шире — в резиденции Микешей в самом конце Джудекки. Совсем не то, что ты хотел там увидеть. Редкая седая борода обрамляет мое лицо.

Он пробудет внутри ровно столько, сколько нужно, чтобы забрать досье: никаких рассюсюкиваний.

Из-за старой горбинки кончик моего носа немного смещен влево. Волосы забраны назад и смазаны маслом — подарком донны Беатрис. Пистолеты скрещены за поясом, я провожу рукой по рукоятке ножа, закрепленного за спиной.

Он выйдет ко мне и передаст мне небольшую полотняную сумку с документом внутри.

Прикрываю свое оружие, перекинув полу плаща через плечо. Взгляд на Генриха, отражающегося в зеркале, — он в той же позе.

Себастьяно ждет нас в лодке.

После обмена мы выйдем с противоположной стороны Фондако к Большому каналу. Оттуда — в «Карателло». Затем — на материк.

Неожиданно появляется Жуан, и все становится на свои места. Кивок Гресбеку — мы отправляемся.

Мы поворачиваем в Рио-дель-Вин между куполами Сан-Марко и колокольней Сан-Дзаккария. Себастьяно правит лодкой, мы с Гресбеком сидим друг напротив друга. Он долго массирует шею, чтобы снять мышечное напряжение. Ни у кого не возникает необходимости говорить. С широкого речного русла мы сворачиваем в узкую, постоянно извивающуюся Рио-ди-Сан-Северо. Мы проходим под несколькими мостами, пока не попадаем в реку Сан-Джованни, потом налево, туда, где открывается канал, и все время прямо.

Едва очутившись на твердой земле, мы во весь дух помчимся к Тренто, поднимаясь по долине Бренты. Два дня галопом, останавливаясь лишь для смены лошадей, в сопровождении лучших людей братьев Микеш. Надо добраться до Пола любой ценой.

Доставить исповедь Манельфи в руки английского кардинала. Только Генрих способен сделать это.

Двадцать пять шагов, и мы добрались. У входа толпится множество кучек болтающих людей: мой взгляд скрещивается с взглядом Дуарте. Один лишь кивок. Гресбек рядом со мной. Мы заходим в квадратный внутренний двор Фондако-деи-Тедески.

В центре возвышается колодец, к которому ведут две каменные ступеньки. Мое место. Занятые делами люди расхаживают туда-сюда — здесь же и неизменный бочонок пива.

Гресбек заходит в портик слева, направляясь прямо к агентству Фуггеров. Достигнув третьей арки, он входит внутрь.

Я трогаю рукоятки пистолетов под плащом.

Трехэтажные портики возвышаются со всех четырех сторон внутреннего двора. По пять арок на земле, по десять на каждом из верхних этажей, поднимаясь вверх, они все больше уменьшаются в размерах.

Справа четверо мужчин яростно спорят, считая что-то на пальцах.

Человек, прислонившийся к колонне, у выхода, ведущего к каналу…

В углу, у меня за спиной, несколько немцев передают друг другу какие-то бумажки.

Мой взгляд скользит дальше. Другие с головой погруженные в дела мужчины постоянно проходят по портику. С первого этажа раздается теряющийся в болтовне шум завсегдатаев пивной, выходящей во двор.

У главного входа, где расхаживает больше всего народа, двое мужчин в черном подпирают стены с обеих сторон.