Лютер Блиссет - Кью

— За этим я и был послан в Венецию.

Усталость завладела всем моим телом, от раскалывающей голову боли она кажется еще сильнее: я прижимаю пальцы к вискам и тоже вынужден прислониться к надгробию, чтобы удержаться на ногах.

Генрих Гресбек изучает горизонт, затем оборачивается и смотрит на меня — годы не пощадили и его, эта бессонная ночь оказалась слишком длинной для нас обоих.

— И какой же будет награда на этот раз?

Он улыбается:

— Быстрый конец, возможно.

— И это награда самому верному слуге?

Он пожимает плечами:

— Только я знаю всю историю с самого начала: Караффа не может рисковать, по-прежнему оставляя меня в обращении. Не сейчас, когда он готовится окончательно взять всю власть в свои руки.

Мой взгляд скользит по надгробиям. На каждом из них я мог бы прочесть имя товарища, мог бы вновь пройти все повороты пути, приведшего меня сюда. Но я не испытываю ненависти. У меня больше не осталось сил кого-то презирать. Я смотрю на Генриха Гресбека и вижу только старика.

Лодка вновь устремляется в открытое море. Бернардо и Дуарте гребут в унисон, а Себастьяно сидит на корме, в любой момент готовый оттолкнуться шестом, чтобы избежать мели или сменить курс. Жуан — на носу, рядом со мной. Человек в капюшоне сидит напротив меня.

Где-то еще в миле за городом нас ожидает один из грузовых кораблей Микешей, мы плывем в тишине, нарушаемой лишь ударами весел по воде и криками чаек.

Итак, заканчивается дуэль, длившаяся всю жизнь?

С галеона Микешей нам сбрасывают канат и веревочную лестницу. Еще в лодке я слышу, как Гресбек разражается просто неприличным смехом, показавшимся мне предвестником смерти. Наверняка и Жуану тоже, потому что, всего на миг утратив свою привычную улыбку, он шипит:

— ¿Porquŭ coco te ries? [105] Почему ты смеешься, сукин сын? (исп.)

— Господа, я знаю, вам есть о чем поговорить. Но к сожалению, ситуация не позволяет нам пускаться в воспоминания.

Он смотрит Гресбеку в лицо:

— Как вы уже поняли, ваше превосходительство, я и есть Жуан Микеш. Тот самый, которого вы пытались уничтожить.

Гресбек не поворачивает головы, не говорит ни слова.

В этот день знаменитая улыбка Жуана не так уж и часто сияет на его лице.

— Ваш договор с десятью стервятниками из совета, возможно, и имеет такую ценность — для обеих сторон, — что вы готовы прибегать даже к глупейшему блефу. Как тот, что основан на исповеди… как его там? Танусин-бея, мне кажется, обвиняющего мою семью в содержании сети султанских шпионов в Венеции. Хотелось бы мне знать, из какой ямы с дерьмом вы его вытащили. Я представляю, насколько нетрудно было убедить какого-нибудь головореза заставить работать на вас.

Гресбек по-прежнему молчит, он совершенно бесстрастен.

Микеш продолжает:

— А как насчет процессов по поводу тайного исповедования иудаизма? Вы заставляете нас целовать крест, когда костры уже сложены и горят, а теперь приходите и заявляете нам, что мы проделывали все это лишь ради собственной выгоды, оставшись точно такими же, как и были. — Он кивает в под тверждение собственных слов. — Что ж. Вас прислали сюда и s Рима, чтобы покончить с нами. А венецианцы позволяют вам это сделать, более того, они помогают вам в этом предприятии. Они совсем обезумели и сами мостят дорогу к собственной гибели. Мы с вами это прекрасно понимаем. Здесь нет ни одного торговца, который не вел бы дела с моей семьей в течение последних пяти лет. Нет ни одного шакала из заседающих в совете, который не брал бы у нас взаймы. Без евреев Венеция потеряет все свои торговые маршруты: султан перережет их один за другим, ее дела заглохнут — этот город превратится в простую полоску на карте, зажатую между империями. Эти спесивые аристократишки станут простыми провинци альными дворянчиками.

Он вздыхает:

— Но так оно и есть. Если уж так они решили, вы прекрасно понимаете, ваше превосходительство, что мы не сдадимся без борьбы. Купцам, зависящим от моего кошелька, уже объявлено, что они должны прекратить всю торговлю с Востоком, пока власти не прекратят открытую травлю евреев. А что касается вас лично, если ваш старый знакомый сказал правду, мне кажется, кардиналу Караффе придется на этот раз обойтись без своего лучшего агента.

Гресбек, тяжело дыша, продолжает смотреть на него и глазом не моргнув, в выражении его лица нет вызова, одна усталость.

Жуан поднимается и, размышляя, бродит туда-сюда.