Только Лине Штерн, в работы которой по продлению жизни Сталин почему-то поверил (он верил во все подобные работы – адски хотел стать бессмертным не в метафорическом смысле!), сохранили жизнь и отправили в ссылку – в Казахстан. Работать там она не могла – на какие ее исследования по продлению жизни мог рассчитывать Сталин, так и осталось неясным. Впрочем, способность мыслить логически его к тому времени уже покинула навсегда. Аресту или высылке подверглись все близкие и дальние родственники осужденных – им даже не сообщили ни о самом процессе, ни о его итогах. У некоторых продолжали принимать передачи для своих арестованных мужей даже после того, как те были расстреляны.
Казненные в августе пятьдесят второго были виноваты только в одном: в том, что родились евреями и не захотели отказаться от своего первородства.
Растянувшееся на несколько лет легализованное уничтожение еврейских национальных лидеров и тех, кого к ним пристегнули – по воле диктатора, строжайше скрывалось от всего мира. Признать то, что творилось за закрытыми дверями, власть еще не решилась. Даже много позже свершившейся казни ложь все еще продолжалась: находившийся в США с официальной миссией писатель Борис Полевой, не моргнув глазом, в ответ на вопрос писателя Говарда Фаста, просоветски настроенного (тогда еще просоветски!), куда исчез поэт Лев Квитко, ответил: «Он никуда не исчез, перед отъездом из Москвы я его видел и разговаривал с ним. Он уединился и пишет новую книгу»[27].
Анализируя, в совокупности, весь огромный, доступный нам сейчас материал, можно с уверенностью сказать, что никак не позже осени 1952 года для Сталина в принципе вопрос о судьбе советских евреев был решен, но не были отработаны детали, которые в данном случае, из-за грандиозности и масштабности предполагавшейся операции, имели очень большое значение. Это был как раз тот, возможно единственный в сталинской биографии, случай, когда принять решение оказалось гораздо проще, чем его исполнить. И только это, до какого-то времени, останавливало Кремль от того, чтобы громко оповестить мир о переходе всего задуманного пождем в завершающую стадию.
И все-таки потребность в нравственном алиби, в каком-то оправдании перед современниками или потомками, в том, чтобы в очередной раз умыть руки и переложить на других ответственность за то, что он задумал и что миру предстоит пережить, – эта потребность, как всегда, осталась при Сталине. Привычной своей методике он не изменил.
В конце 1952 года, вспоминает очевидец (Хренников Тихон. Так было. М., 1994. С. 179), Сталин последний раз присутствовал на заседании комитета, распределявшего премии его имени. Окончательное решение принималось, как всегда, в апреле, – пока что шел еще первый тур. И вот тогда, неожиданно для всех и вроде бы «ни к чему», Сталин громко сказал: «У нас в ЦК антисемиты завелись. Это безобразие». То есть снова «отмежевался», как это было в случае с Головановым или с Мальцевым-Ровинским. Он-то сам хорошо знал, насколько эта его реплика «ни к чему»…
Борьба с еврейством под видом борьбы с сионизмом (точное определение этого понятия, даже в сталинской интерпретации, никогда в советской печати не приводилась) была тогда же перенесена на международную арену – в пределах пространства, на которое распространялась сталинская власть.
В Венгрии провели «репетицию»: на процессе Ласло Райка трое из семи обвиняемых были евреями. Об их национальной принадлежности вслух не говорилось, но зато в обвинительном заключении шла речь об их участии в контрреволюционном заговоре международного сионизма, а не какого-то другого «изма», и тема эта без конца мусолилась во время процесса. Во главе вассальной Венгрии стоял еврей Матьяш Ракоши, он покорно принял навязанный ему сценарий – акция удалась.
В Румынии подвергли пока еще домашнему аресту пламенную коммунистку Анну Паукер (Рабинович) – министра иностранных дел, члена политбюро, секретаря ЦК, бывшего представителя румынской компартии в Коминтерне. Обвинение было тем же. Прошло и тут. В Польше изгнанию и остракизму подверглись недавние члены политбюро еврейского происхождения: Якуб Берман, Гиляри Минц, Эдвард Охаб и другие, но, увы, не за то, что были ревностными проводниками лубянско-кремлевской линии, а за то, что – евреи.
Следующая акция была уже с куда более мощным замахом. Сталин лично потребовал от чехословацкого президента Готвальда арестовать главу компартии Рудольфа Сланского (Зальцмана) и большую группу партийных и государственных деятелей еврейского происхождения: Бедржиха Геминдера, Рудольфа Марголиеса, Эуджена Лейбла, Бедржиха Райцина, Отто Шлинга, Отто Фишла, Артура Лондона, главного редактора основной партийной газеты «Руде право» Андре Симона (Каца) и других. Все делалось по классической сталинской модели: 31 июля 1951 года Сланский из рук чехословацкого лидера Клемента Готвальда получил по случаю 50-летия высший орден страны, 6 сентября снят со всех постов, а в ночь на 24 ноября арестован.
Читать дальше