Аркадий Ваксберг - ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО

Сталин не был бы Сталиным, если бы не прикрыл эту, ставшую достоянием множества людей, вакханалию увольнений и издевательств над заслуженными специалистами-евреями (многие из них, не выдержав унижений и травли, внезапно уходили в мир иной от сердечных приступов, нередко у всех на глазах, во время так называемых собраний, представлявших публичное судилище) какой-нибудь ширмой: на такую «балансировку» он был величайшим мастером. В разгар начавшейся антисемитской кампании, когда интенсивно шла секретная служебная переписка о злокозненности ЕАК и готовился его роспуск, он наградил премией своего имени создателей искрометного, красочного, брызжущего народным юмором спектакля Еврейского театра «Фрейлехс»: на этот веселый и грустный мюзикл, который стал гвоздем театрального сезона, рвалась вся Москва.

Поток восторженных отзывов, исходивших от самых крупных представителей русского искусства, дошел до сталинских ушей, и он сделал этот, традиционный для его виртуозной хитрости, блистательный ход. Сталин отверг верноподданические поклепы на спектакль, которыми его снабдил, зная начавшуюся кампанию антисемитизма, Комитет по делам искусств, и подписал постановление о присуждении высшей государственной премии Соломону Михоэлсу, Вениамину Зускину, художнику Александру Тышлеру и другим участникам постановочного коллектива. То, что премия была совершенно заслуженной, ни у кого не вызывало сомнений. Но к искусству она не имела никакого отношения. Ее цель – служить аргументом против высказанных или невысказанных упреков в раздувании антисемитской истерии или хотя бы в потворствовании ей.

Своей цели Сталин добился. Хорошо помню, как мой дядя, крупный инженер и ученый-химик, сказал, прочитав сообщение о присуждении этой премии и разглядывая портреты лауреатов, опубликованные на первой странице «Правды»: «Все-таки слухи о государственном антисемитизме сильно преувеличены». Его не смутило даже то, что и он сам оказался среди жертв гонений, будучи уволенным – тоже без всякой мотивировки – с работы в крупном научно-исследовательском институте. Обвинить его не могу: страстно хотелось верить в то, во что уже верить было нельзя.

Таких наивников оказалось немало. Хватались за любой повод, чтобы убедить себя в ложности самых дурных предчувствий. Невозможно было смириться с мыслью, что великодержавный национализм стал, пока еще неофициальной, но уже реально действующей идеологией государственного аппарата, что, победив военного противника, Сталин воспринял его идеологию и начал проводить ее в жизнь, маскируя новый курс никем не отмененной марксистско-ленинской интернациональной риторикой.

Да и во всем мире люди демократических взглядов, сбитые с толку советской пропагандой, позволили вешать себе на уши лапшу и продолжали оставаться жертвами политической аберрации. Они по-прежнему воспринимали Сталина как государственного руководителя, сокрушившего нацизм, тогда как он, к тому же отнюдь не в одиночку, ценой немыслимых потерь, сокрушил лишь воюющую Германию, взяв у нее в наследство ту идеологию, которой втайне наверняка сочувствовал и которую полчища советских партайгеноссен Геббельса и Розенберга внедрили на российскую почву. Взял потому, что один лишь он знал, насколько эта идеология близка ему по своему духу. И еще потому, что не сомневался: совсем не у малой части его раболепного населения именно эта идеология, будучи воплощенной в конкретные дела, найдет благожелательный отзвук.

Лаврентий Берия уже не руководил зловещим лубянским ведомством. В 1946 году он был брошен на реализацию ядерного проекта, притом любой ценой и как можно скорее, что вынуждало его плодотворно сотрудничать с большой группой ученых еврейского происхождения, среди которых был и профессор Яков Терлецкий, видный специалист-ядерщик и одновременно штатный сотрудник Лубянки (он сыграл большую роль в краже американских атомных секретов)[28]. Идеологическая обработка американских евреев и выколачивание из них финансовой помощи более не входили в компетенцию Берии. В сталинские времена каждый, даже члены политбюро, обязан был заниматься своим делом и ни в коем случае не лезть в чужую «епархию». Берия, как и все остальные, строго соблюдал эти правила, не смея навлечь на себя сталинский гнев.

Место шефа Лубянки занял новый сталинский любимец – Виктор Абакумов, 38-летний генерал-полковник, завоевавший себе кошмарную славу в качестве начальника главного управления военной контрразведки (вошло в разговорную речь под названием СМЕРШ). Иные из его апологетических биографов, вероятно не без оснований, считают, что он и его подчиненные успешно разоблачали германскую агентуру, засылавшуюся в советский тыл. Теперь ему пришлось решать другие задачи. По крайней мере одна из них – «выкорчевывание еврейского буржуазного национализма» – явно пришлась ему по душе. Сталин уже склонялся к принятию радикальных решений – особенно после того, как 29 ноября 1947 года Генеральная Ассамблея ООН проголосовала за создание на землях Палестины (подмандатная территория Великобритании с 1920 года) еврейского национального государства.