Кэтрин Джинкс - Инквизитор

Я едва осмелился приподнять материю с его дымящейся головы.

— Боже милосердый. — Нет таких слов, чтобы описать открывшееся мне зрелище. Да и к чему его описывать? Вам, без сомнения, случалось видеть обгоревших еретиков.

Слезы вскипели у меня на глазах.

— О милосердый Боже, — прошептал я. — Люций, что это вы… что же мне делать? Я не могу… у меня нет…

— Отец мой. — Клянусь, когда он заговорил, я подумал, что мне послышалось. Я подумал, что это говорит кто-то другой. Одному Богу известно, откуда у него взялись силы. — Отец мой… отец Бернар…

Дым был удушающий. Я заплакал от отчаяния, ибо как я мог покинуть его? Но в то же время — как я мог остаться?

— Я хочу исповедоваться, — прохрипел он. — Я умираю, отец, выслушайте мою исповедь.

— Не сейчас. — Я попытался поднять его, но снова уронил, когда он вскрикнул от боли. — Нам нужно идти… огонь…

— Я убил Раймона Доната, — прошептал он своим ужасным потусторонним голосом. — Отпустите мне грехи, отец мой, ибо я каюсь.

— Что? — Снова мне подумалось, что я, должно быть, ослышался. — Что вы сказали?

— Я убил Раймона Доната. Я поджег документы Святой палаты. Я умираю во грехе…

— Бернар. — Это вернулась Иоанна. — Я заперла дверь. Никто не приходил. Но…

— Тсс! Подождите! Я должен это услышать!

И я услышал его исповедь. Но поскольку она была долгая и путаная, со многими остановками и повторами, и мольбами о прощении, поскольку некоторые пропуски в его рассказе были восполнены моими собственными предположениями и догадками, — я не стану приводить ее слово в слово. Вместо того я перескажу ее вкратце, пожертвовав драматическим напряжением и деталями во благо точности и ясности.

Итак, вот его печальная история.

Брат Люций был внебрачным сыном женщины, которая ослепла. Бедная и одинокая, она была бы вынуждена вручить себя бездушному попечению богадельни или лечебницы, когда бы не жалование, что выплачивала ее сыну Святая палата. Это жалование, с одобрения своих старших, он отдавал женщине, которая прислуживала его матери и заботилась о ней, как о родной. Две женщины жили вместе долго и счастливо.

Но теперь зрение брата Люция начало ему изменять. Он опознал у себя симптомы; он знал, к чему это ведет. И если слепой каноник может жить до старости под опекой братии, что делать женщине, чья единственная подруга не способна прокормить ее без денежной помощи?

Люцию невыносима была мысль о том, что он обречет свою мать на грязное, жалкое существование, которое вынуждены влачить многие нищие, если, конечно, они вообще имеют счастье оставаться в живых. Его матери, по натуре гордой и высокомерной, было трудно угодить; кроме того, она знала каждую ступеньку, каждый закоулок, каждую щелку в доме, где так счастливо проходила ее жизнь. Это был ее дом, и она передвигалась по нему с уверенностью. В своем преклонном возрасте она никогда бы не сумела изучить никакой другой дом так хорошо, как этот.

Посему брат Люций обратился за помощью в общину Святого Поликарпа. Но помочь ему не спешили. Суммы обычного подаяния было недостаточно. «У братства много нахлебников, — сказали брату Люцию. — Они должны принимать, что им дают».

Будучи не в силах превозмочь земные преграды, писарь обратился к молитве. Он погружался в созерцание неописуемых страданий Христовых. Он посвятил себя обретению любви Господней. Он голодал, он лишал себя сна, он бичевал свою плоть. Но все было напрасно; его зрение продолжало меркнуть.

И затем, с прибытием Пьера Жюльена, ему представился шанс — в высшей степени отчаянный, но к тому времени брат Люций стал уже отчаянным человеком.

Переписывая протоколы странных и вместе с тем дотошных допросов Пьера Жюльена, он узнал, что посредством определенных магических ритуалов можно вызывать демонов, чтобы они исполняли твою волю. Он узнал, что если расчленить тело человека и оставить его на перекрестке, то можно надеяться на достижение желаемого. Он узнал, что зло вполне можно обернуть себе во благо.

По моему мнению, брат Люций пребывал не в здравом уме, когда решался на этот крайний шаг. Он бормотал мне про «онемение», «голоса», что он «устал — очень устал». Именно когда ты слаб, дьявольские искушения кажутся особенно неодолимыми, а брат Люций страшно ослабел от добровольно принимаемых им покаянных мук. Тем не менее ему хватило сил, чтобы топором отрубить Раймону голову.

Он сделал это в конюшне, при помощи топора, которым обычно рубят дрова для Святой палаты. Было много крови, но большая часть ее пролилась в лохань, потому что брат Люций нарочно поместил Раймона так, чтобы шея его лежала на краю этой лохани. Кровь Раймона была затем перелита в бочки с рассолом посредством черпака, позаимствованного с кухни тюремщика.