Владимир Тан-Богораз - На мёртвом стойбище

— Злой дух, — заговорила она хриплым шёпотом, — ты, подползающий сзади, как трусливая росомаха, зачем не убиваешь сразу? Приди и возьми меня и ребёнка, всех людей, всех оленей, чтобы никто не мог хвастаться безнаказанностью…

Ребёнок, которому было холодно, кричал не умолкая.

— Плачь громче! — сказала Илинеут. — Моего голоса не слышит, моё тело — плохая добыча… Любит свежее, мягкое зубам, скользкое горлу.

Ребёнок как будто послушал и заплакал громче. На дворе вдруг раздался скрип чьих-то шагов по снегу.

"Олень!" — сказала себе Илинеут, чувствуя, что весь пыл её внезапно проходит. Но шаги приблизились к шатру. Чья-то рука осторожно отодвинула входную полу шатра.

Илинеут почувствовала, что её "волосы подымаются дыбом на голове. "Идёт!" — подумала она и замерла, сдерживая дыхание и стараясь не шевелить ни одним пальцем. Но ребёнок кричал по-прежнему.

— Кто живой? — спросил снаружи голос, показавшимся ей грозным, как вой ветра.

Илинеут молчала..

— Кто живой? — повторил голос.

Илинеут решила ответить, но из горла её вырвался хриплый стон. Ребёнок надрывался от плача. Кто-то снаружи стал на колени и потянул к себе стенку полога. Больше несчастная родильница ничего не слышала и не чувствовала.

Когда она снова открыла глаза, они были ослеплены ярким светом лампы, горевшей полным пламенем. На краю каменной чаши лежали белые пласты свежевытопленного жира. В пологе было тепло, даже жарко. Перед лампой стояли рядом чайник с горячим чаем, выпускавший белые клубы пара, и котёл с дымящимся варевом. Ребёнок лежал у лампы, покрытый мягкой телячьей шкурой, и крепко спал. Какой-то человек возился у котла, выкладывая мясо на чисто выскобленное деревянное корыто.

Илинеут с недоумением смотрела на незнакомца; она не могла решить, на том или на этом свете она находится.

— Кто ты? — наконец спросила она шёпотом.

Незнакомец вместо ответа зачерпнул чашку горячего бульона и, бросив туда комок снега из ковша, стоявшего сбоку корыта, подал ей. Она припала с жадностью к краю чашки и выпила её всю небольшими, но частыми глотками; за первой чашкой последовала другая.

— Что за мясо? — вдруг спросила Илинеут, со страхом поглядывая на корыто. Ей пришло в голову, что мясо может быть человечьим.

— Твой олень, — сказал незнакомец, делая жест по направлению к входу. — Оленя освежевал, дрова принёс, огонь развёл, мясо сварил, чай вскипятил, ребёнка вытер, полог убрал, — перечислял он не без самодовольства, но внезапно лицо его омрачилось. — И тех вытащил вон, — сказал он морщась, указывая вновь на дверь и подразумевая, конечно, мертвецов, недавно лежавших в шатре, под шкурами.

Увидев на его лице выражение страха, Илинеут, напротив, ободрилась. Очевидно, это был не дух, если он боялся мертвецов. Она стала пристально всматриваться в лицо незнакомца. Он был высок и плечист, но совсем молодой. Щёки его горели румянцем, и даже на лбу и на подбородке были здоровые загорело-румяные блики. Несмотря на ужасную обстановку, глаза его смотрели довольно бойко, и чуть заметные брови были забавно подняты кверху, как будто в знак постоянного удивления.

— Кто ты? — спросила Илинеут более твёрдым тоном. Бульон тёплой струёй разливался по её жилам, она ощущала давно неведомое чувство благосостояния и покоя. Ей пришло в голову, что Бог милосердного бытия послал-таки ей спасение.

— Я — Кытлеп, — начал незнакомец, — сын Канена из стойбища на реке Новой. Ни отца, ни матери не зная, жил сиротою на чужом стойбище.

Здесь он остановился как бы для того, чтобы перевести дух.

— Дух забрался на стойбище, истребил людей. Бр! — замотал он головой. — Никого не осталось! Я лежал шесть ночей, как гнилая колода, рядом с мертвецами; потом уполз оттуда, как подбитая куропатка.

Илинеут молча слушала. Судьба Кытлепа имела большое сходство с её собственной судьбой. Впрочем, в это время и гибель и спасение выливались в одинаковую форму на всех концах тундры.

— Как твоё имя? — спросил Кытлеп в свою очередь.

Женщина ответила.

— Ты тоже одна?

Илинеут молча показала рукой на ребёнка.

— Знаю! — кивнул головой Кытлеп. — Это хорошо.

Он вдруг улыбнулся, как будто припомнив что-то забавное.

— Слышишь! — сказал он. — Пришёл к Лалену, а он выходит с ружьём, как будто на дикого оленя. "Удавись, — говорит, — или заколись!" Что я за дурак, чтобы колоться, если сам Дух Смерти не мог меня заколоть?..

Илинеут смотрела на него с удивлением: он мог говорить с улыбкой о подобных вещах.