Акакий Церетели - Баши-Ачук

— Прикажите, батоно! Влезть-то на дерево, я влезу, только выдержит ли меня ветка?

— В том-то и дело! — закричали со всех сторон приближенные князя. — Взобраться и нам недолго!

— Нет, ты придумай что-нибудь другое, — заметил князь.

— Ничего не поделаешь, придется перебить ремешок пулей, — сказал Глахука, — другого выхода нет.

— Пулей? Смотри не подстрели мне ястреба.

— Помилуйте, батоно! — ответил, улыбаясь, юный Бакрадзе и снял с плеча ружье, с которым, по нравам того времени, никогда не расставался.

Отойдя немного в сторону, Бакрадзе опустился на одно колено и прицелился. Все затаили дыхание. Раздался выстрел — ястреб забился на ветке.

— Эх, оплошал! — воскликнул князь.

— Почему, батоно? Ястреб зацепился обеими лапками, — одной пулей оба ремешка не перешибешь, лапки то у него растопырены. Правый ремешок я уже пробил, теперь выстрелю в левый!

Глаха зарядил ружье и снова выстрелил.

Ястреб сначала пошел вниз, но, опустившись немного, внезапно перекувырнулся в воздухе и взмыл ввысь, к небу. Сокольничьи поспешили в ту сторону, куда ястреб направил свой лет.

Все дивились меткости молодого стрелка, а сам он, как ни в чем не бывало, принялся протирать ружье.

— Подайте-ка сюда, мою крымку, — приказал Церетели. — Сказано ведь: «Ружье — стрелку, стрелок же — миру». Ты поистине достоин владеть этим ружьем, и дай бог тебе удачи!

Принесли из дворца ружье с длинным тонким стволом, ложе его было сплошь украшено золотом, и вручили стрелку.

Успех молодого Глахуки отнюдь не доставил удовольствия многим из обитателей дворца, зато наполнил радостным волнением одну девичью душу: юная дочь Церетели стояла в это время у башенного окна и, волнуясь, следила за каждым движением Глахуки. Она и раньше слышала о молодом Бакрадзе, и рассказы о нем запали в ее сердце, по сегодня ей довелось воочию убедиться в мужестве и ловкости прославленного юноши, и в сердце восхищенной княжны вспыхнула любовь.

Недаром духовенство жаловалось в старину, что народу «Витязь в тигровой шкуре» милее евангелия. В течение веков в Грузии все от мала до велика зачитывались этой книгой: мужчины подражали Тариэлу и Автандилу, девушки стремились уподобиться Нестан и Тинатин, царь и придворные мнили себя Ростеванами и Согратами, слуги следовали примеру Шермадина, а служанки восхищались Асмат. Так и в этом случае у княжны Церетели нашлась своя Асмат, и между влюбленными завязалась переписка. Юный Бакрадзе не знал доныне любви, и она впервые опалила чудесным огнем его душу и тело; он отдался своему чувству, поплыл по течению, волны страсти подхватили его и кинули в пучину. У юноши резко изменился нрав — он забросил все свои обычные занятия и предался уединению.

«Тайно плачь, безумствуй тайно…» [8] Из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре». — твердил он про себя и втайне от всех любовался своею возлюбленной.

В те времена любовь прекрасной девушки можно было завоевать только героическими подвигами.

Такое же требование, согласно господствующему обычаю, было предъявлено и влюбленному Глахуке. Но где же было найти арену для свершения этих подвигов?

Кахети в ту пору стонала под персидским игом, все от мала, до велика гнули спины под ярмом; в особенности же раболепствовали князья и дворяне. Лишь кое-где не покорствовали персам одиночки, среди которых выделялся своей непримиримостью владетель Ахметы — Бидзина Чо-локашвили. Весть о мужественной стойкости Чолокашвили долетела и до Имерети, и вот на него-то обратил свой взор наш новоявленный Автандил. Тщательно снарядившись в дорогу, Бакрадзе оседлал своего Абхазуру и двинулся на восток. В дороге им овладела тоска: не легко было расставаться с родными местами, терзала сердце разлука с возлюбленной. И Глаха ехал, напевая про себя:

сетовал Глахука, обращаясь к луне и звездам со слезами на глазах, но когда он доходил до заключительных строк:

в сердце его загоралась надежда, и он нетерпеливо погонял своего скакуна. Абхазура, услыхав щелканье плети, как бы улавливал мысли седока, прядал ушами, выгибал свою лебединую шею и, рассекая грудью воздух, устремлялся вперед по горам и долам.