Ольга Елисеева - Наследники исполина

Лицо Петра Ивановича побагровело. Этот наглец смеет заниматься вымогательством, полностью находясь в его власти!

— Послушайте, молодой человек…

— И слушать не хочу! — С этими словами Шарль внезапно схватил угрожающе нависшего над ним графа за уши и со всей силы стукнул лицом о свое согнутое колено.

Никто не успел ничего сделать. Все произошло слишком быстро, шевалье схватил со стола нож для бумаги, одним прыжком оказался возле дверей и полоснул по горлу верного Фрола, первым поспешившего на выручку барину.

Хочешь жить, умей вертеться. Буквальный смысл этой русской поговорки дошел до шевалье сейчас, когда он крутился, как волчок, нанося удары своим смехотворным оружием. Двое подручных лакеев уже осели на пол, держась один за живот, а другой за бок. Шарль метнулся в соседнюю комнату, перерезал веревки Надин, вытащил кляп у нее изо рта и подхватил готовую лишиться чувств даму на руки.

«Мадемуазель дурно! — Со злостью думал он. — Уж не совалась бы в чужие игры!» Де Бомон поволок женщину к выходу, по дороге прихватив еще и сундучок с документами. Двойной груз — не шутка, но даже в таком положении Шарль заметил, что Шувалов до сих пор не подает признаков жизни. Это удивило Шарля. Возможно, он сломал хозяину дома нос, и тот лишился чувств от боли?

Шевалье стряхнул Надин на кресло, где минуту назад сидел сам, и наклонился над телом Петра Ивановича. Граф издавал слабые хрипы. Перевернув его на спину, де Бомон убедился, что грозный Шувалов жив, только… выглядит как-то странно. Правая сторона его лица подергивалась, скрюченная рука одеревенела, нога не разгибалась и торчала, как бревно.

— Апоплексический удар, — констатировал резидент. — Поделом, любезнейший. Разве я вас грабил? Это мои документы, — он выразительно глянул на сундучок. — Я вымогал у вас деньги? Я похищал вашу даму?

Шевалье схватил Надин за руку и потащил прочь. Он вовремя зажал ей рот, когда переступая через тела лакеев Шувалова, она собиралась истошно заорать.

В коридоре по-прежнему никого не было. Перепуганная Мавра Егоровна поспешила удалиться к себе и запереться на ключ. Молодые графини все еще музицировали. Из людской на первом этаже слышалось бренчание балалайки и разухабистое пение с посвистом:

Экипаж ожидал Шарля, как и было договорено, на другой стороне улицы. Ямщик ничуть не удивился, что в дом вошла одна дама, а вышло две, да еще с сундуком. Знать, забрала кого. Француженка-модистка заезжала за подругой, их теперь пропасть у господ живет, толстомордых дочек политесу учит, или шляпки шьет, или шоколад варит — нашим не чета.

Словом, ничего дурного в паре Шарля и Надин возница не заприметил. А заприметил бы — сейчас свез к квартальному! За каждый донос по полушке, вот в месяц полтина и набежит. Однако сегодня от добрых ездоков он имел куда больше полтины и был доволен жизнью.

Лошади мерно застучали копытами. До ямщика долетели обрывки фраз по-французски. Он не понимал ни слова, и вскоре перестал прислушиваться.

Между тем Надин прорвало.

— Что ты наделал? — Рыдала она. — Ты убил графа… Это государственное преступление!

Об убийстве еще трех человек почему-то не упоминалось.

— Нас станут искать. А когда найдут, повесят!

«Повесят, расстреляют, — думал Шарль. — Все лучше, чем заживо гнить в крепости. Или тут такие крепости, что и женщина может удрать?» — Он выразительно посмотрел на Надин. Как ей удалось бежать из Пернова? В Лондоне де Бомон не задавался этим вопросом. Были другие важные дела. Теперь же неприятные мысли лезли в голову.

— Я могла бы быть прощена, — всхлипывала Штейн. — Мне вернули бы имущество, титул.

Запоздалое прозрение потрясло Шарля.

— Послушай, Надин, — очень тихо сказал он. — А ведь это ты меня сдала? И твое похищение в доме Шувалова — не более чем спектакль?

Женщина перестала плакать, извлекла из рукава платок и прижала его к глазам. Пауза затянулась. Чем больше Штейн молчала, тем глубже шевалье уверялся в своей правоте.

— Хотелось бы понять твою логику, — протянул он. — Собственно говоря… за что?

Ее начала бить мелкая дрожь.

— Ты спрашиваешь? Ты не понимаешь? — Нервный смех Надин был сух, как кристаллики соли.

Де Бомона разобрало зло.

— Не понимаю, — отрезал он. — Я тебе ничем не обязан. Ты свалилась мне в Лондоне на голову, я принял тебя, кормил, одевал, ни о чем не расспрашивал…