Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя

— Бояре знают, что Мамай торопит князя!

Олег оставался холоден, только разыграл вспышку гнева.

— А если Москва побьет рязанцев, чья голова на плахе? Моя или боярские головы?

— Твоя, князь!— спокойно ответил Епифаний.— И сейчас твоя... У тебя одна голова, у бояр много голов.

— Веди ты войско!— крикнул князь.

Коряев покачал головой.

— Нет, князь! Тебе надо быть впереди, иначе нет у войска единства!

Олег понял, чем пригрозил Епифаний. Москва далеко, свои рязанские ножи под боком. Утром объявил поход.

Боброк повел городовой пеший переяславский полк на Коломну. Глядел, чему выучились юноши в городах и в глухих селениях. Шли ходко, так шли, как никогда ополченцы не ходили. Строй приучен к ровному и быстрому шагу, научен беречь силы па весь переход, не терять их в первом рывке. В Коломну не заходили, перешли Оку по льду и в один переход минули Щуровский лес, перешли Вожу и стали в половине дневного перехода от Переяславля. Стали лагерем — три тысячи шестьсот пеших воинов, две тысячи стрелков. Сторожи донесли, что рязанцы спешат к Переяславлю.

Боброк посадил на коней две тысячи стрелков и отодвинул уступом от пешей рати, скрыл их в лесу. Ночь провели у костров. Рязанцы пришли утром. Боброк ждал конного удара, рязанские бояре решили поберечь конную дружину. Опрокинуть пешую рать послали пеших. Затрубили трубы, повалили рязанские пешие. Шли вразброд, глубоким строем. Толпа! Иначе Боброк не мог оценить рязанское войско. Пестрое одеяние, еще пестрее оружие. Кто с рогатиной, кто с копьем, кто с мечом, кто с топором. Те, кто с копьями, выставились наперед. Трубили трубы, рязанцы кричали, пугая москвичей.

Боброк стоял на холме, сзади пешего строя, вытянутого тонкой ленточкой в шесть рядов в глубину. Что у них, у рязанцев, кроме остервенения? Да и не на москвичей, ярость на жизнь нескладную да желание не уронить себя на миру. Это не оружие против пеших, обученных строю, обученных действовать в бою, как один. Боброк поднял шестопер. Ударили бубны, тронулась московская пешая рать. На глазах у рязанцев разрасталась горстка, охватывая поле с одного конца на другой. Приободрились рязанцы, не ведая, какая сила в этой невеликой глубине каждой сотни в шесть рядов. Не ведали, что сотни идут уступами — это уже не шесть рядов,— это восемнадцать рядов длинных копий. Рязанцы повалили толпой опрокинуть, проткнуть и смять.

Затрубили московские медные трубы, взлетели над строем хоругви, шевельнулись и наклонились копья. Передние держат копья в руках, задние кладут копье на плечо впереди идущих. Копья образовали сверкающую дугу. Боброк доволен. Рязанцы побежали навстречу.

Не меняя шага, под ритмичные удары бубнов пешие сотни врезались в толпу рязанцев. Прогремела басом медная труба — короткий звук как вскрик. Сотни, не останавливаясь, повернули каждая наполовину левым плечом вперед, и рязанцы оказались в тесном коридоре из копий. Копья сближались, избавление в одном: бежать из коридора. Передние сотни разорвали глубину рязанского строя. Попытались было рязанцы вцепиться сбоку в московских воинов, да свои же в безумном ужасе выбегали из копейного коридора и смешались с теми, кто еще мог драться. Дважды вскрикнула медная труба — передние сотни начали обводить рязанцев кольцом. Пешие рязанцы вырывались как из преисподней, бросая копья, рогатины, топоры и щиты, опрокидывая друг друга.

Олег с холма смотрел на битву. Этакого никогда еще видеть не приходилось. И дрогнул Олег. А не правы ли бояре, не прав ли Мамай, что гонит его против Москвы? С таким-то войском, а это лишь горстка того, что имеет Москва, где быть Рязани? Или здесь сейчас рассеять этот еж из копий, или никогда уже Рязани не сравняться с Москвой и медленно уходить под ее руку? Олег двинул в бой конные дружины.

Трубили трубы в московском стане. Что значил их общий глас? Олег не знал.

Означал он вот что. Из-за леса вышли на рысях сотни московских стрелков оберечь фланги пеших воинов. Каждый сотник, каждый десятский знал, что он должен делать, куда идти, как встать. Трубили трубы, пешие сотни смыкались в одну общую стену и медленно отступали от надвигающихся рысью рязанских конников. Сомкнулись ряды, и непроницаемая дуга из копий опоясала московское войско.

Боброк ликовал. Выдержали боевое крещение. Развернули сотни, опрокинули пеших, сомкнули ряды перед конницей. Могут действовать в поле. Могут! Душа пела. Видел его замутившийся слезами взор то поле, для которого готовил юношей московской земли...