Федор Шахмагонов - Твой час настал!

— На колени холопы! Перед вами истинный и прирожденный ваш государь!

Дерзость победила. Среди путивлян и казаков не нашлось человека, который знал бы в лицо царя Дмитрия. Все повернул одним голосом стародубец Гаврило Веревкин. Обнищавший сын боярский, к тому же и вороватый. Сообразил мгновенно, как себе выгоду извлечь. В ответ пану Рогозинскому воскликнул:

— Признал! Я признал! Истинно вам говорю перед вами наш государь, наш Дмитрий Иванович!

Упал на колени и целовал полы потрепанного контуша у Богданки.

— Жидовин и царь? — воскликнул кто-то из казаков.

— Сам ты хуже жидовина! — оборвал его Веревкин. — Сам ты незнамо какого рода племени! На колени, изменник!

А тут и многие стародубцы возопили, что перед ними стоит истинный царь Дмитрий. Кто-то принял на веру слова Веревкина, а кто по расчету стать ближним царю, хотя оказался он всего лишь жидовином.

Новость разнеслась по городу. Ударила в колокола. Богданку повели в замок. Стародубцы встречали его на всем пути, преклонив колени. В замке убрали для царя покои. В церквях шло крестоцелование обретенному вновь царю Дмитрию. Собирались ратные дружины для похода на Москву ставить царя Дмитрия на престол.

Путивляне, не промедлив ни часа, поскакали в Путивль с изестием, что царь Дмитрий, наконец— то, объявился, снизошел до их сиротства.

Иван Заруцкий не был столь же доверчив. Порасспросил своих казаков, каков из себя царь.Усмехнулся. А когда узнал, что при нем оказался польский пан, догадался из чьих рук появился новый Дмитрий. Собрал казацких старшин и спросил:

— Будем, братцы, ставить новоявленного Дмитрия или изрубим?

Кто-то из старшин ответил:

— Мы и самозваного царевича Петрушку не изрубили, чего же нам рубить самозваного Дмитрия. Если будет казакам прямить, пусть себе царствует нам в прибыток.

Казачья ватага во главе с атаманом Заруцким вошла в Стародуб Заруцкий в контуше, отороченным лисьим мехом, в собольей шапке, с булавой в левой руке. Пан Рагозинский слал проклятия пану Меховецкому. Одлну колоду переступили, так вот — вторая. Атаман Заруцкий не обманется. Он еще с первого похода Дмитрия из Польши был при нем.

Богданка жаловался Рагозинскому:

— Говорил я еще в Пропойске, что не дело задумали. Говорил, говорил, что все откроется и меня убьют.

— Ну и черт с тобой, ежели убьют! Меня не убили бы! — ответил пан Рагозинский. — Выходи! Встречай! Не дадут тебе отсидеться!

— Я сейчас откажусь!

Стародубцы пришли за царем, и повели его встречать казачьего атамана. За спиной дышали в затылок стародубцы. Перед ним казачий строй. Колышутся длинные копья. Атаман тронул коня. Красавец, залюбуешься, да где ж тут любоваться, когда смерть надвигается. Пан Рагозинский спрятался за спинами стародубцев.

Заруцкий приблизился с усмешкой на лице. Он узнал толмача, что служил при царе Дмитрии. Глядя на него дивился, что не нашли польские паны более подходящей подставы, вместо этого жидовина. Подмигнул Богданке, спустился с седла и встал перед ним на колено.

— Свет, государь, наш батюшка! Преклоняю колени и бью челом, чтобы простил наши вины, что не уберегли тебе престол! Готовы служить тебе, прямить во всем, крест тебе целуем в казачьей верности!

Возрадоваться бы Богданке, что так легко обошлось, да нечему радоваться, как человеку, когда его затягивает в трясну на бездонном болоте. Если он еще имел надежду вырваться из стягивающих его пут, с каждым таким признанием, плотнее обегала тина, крепче пеленали корни болотных трав.

Предложенную ему игру, однако, поддержал:

— Жалую вас, всем своим жалованием. Быть отныне в моем царстве казакам первыми людьми превыше всех иных. Быть тебе, атаман Заруцкий, правой рукой государя.

Заруцкого окружили путивляне и стародубцы. Казачий атаман уверял их, что вернулся истинный Дмитрий. Ему ли об этом не знать, коли с первого дня был в походе его из Самбора.

Объяснения с глаза на глаз не избежать. Для того Заруцкий последовал за Богданкой в замок. Пана Рогозинского живо отставил, отослав погулять. Богданка выставил на стол штоф водки. Сели за стол супротив друг друга. Заруцкий, посмеиваясь, шевелил усами.

— Звать тебя не упомню, а вот возле царя Дмитрия, тебя видывал. Назовись, от меня нет нужды таиться?

— Богданом крещен.

— Кто же тебя на столь смертное дело подвигнул? Неужели сам надоумился?

— Надоумил бы меня кто-либо, как уйти от смертного дела! Каков из мня царь?

— Дуракам на посмех, а умным в чем здесь потеха?