Федор Шахмагонов - Твой час настал!

— Останови ты свои причитания, княгиня, а вовсе уже не царица! — прикрикнул на нее Захар. — Мы открываем твоему супругу путь к спасению! Ему до смертного часа всех своих грехов не замолить. И ты молись!

Царицу подхватили под руки и вывели из горницы.

Шуйский обрел дар речи.

— Люди московские, что худого я вам сделал? Какую учинил обиду? Я оставил царство, как вы того хотели. За что на меня гонения?

— Судить тебя, князь Василий, ныне нам не досуг! — ответил Захар. — Ты судил неправедно, судить тебя будут праведно. Гоним мы тебя за то, что сел царем не рожденным царствовать. Гоним мы тебя за то, что с твоего волеизъявления твоя невестка Екатерина, Малюты Скуратова дочь, отравила нашу надёжу Михайлу Скопина. Не поднесла бы она ему отравы, не стоял бы ныне Вор под Москвой, и король утекал бы в свое государство, поджав облезлый хвост. Мы тебя гоним, чтоб не погубил до корня русских людей, а, чтоб и в мыслях не держал вернуться на царство, прими постриг!

— Этому не быть! Нет на то моего согласия!

— Видим, что нет! Твоей воли нет, а есть наша воля!

Захар схватил Шуйского за руки, сжал их так, что слезы брызнули из глаз вчерашнего царя. Приблизились иеромонахи свершить постриг. Шуйский отплевывался, рот ему завязали платком.

Постригаемый должен был произнести слова обещания при пострижении в монашеский чин. Произнес за него все нужные слова князь Туренин. Совершили обряд. Содрали с бывшего царя его царские одежды, облачили в иноческое платье, выволокли на крыльцо, усадили в крытый каптаун и отвезли в Чудов монастырь в келью под крепкими засовами.

В города разослали грамоты с повещением, что царь Василий Иванович Шуйский сведен с царства, а власть до избрания нового царя вручена общим народным мнением семи боярам: Федору Ивановичу Мстиславскому, Ивану Михайловичу Воротынскому, Андрею Васильевичу Голицыну, Ивану Никитичу Романову, Федору Ивановичу Шереметеву и Борису Михайловичу Лыкову.

Филарет, потеряв сан тушинского патриарха, остался митрополитом. В числе семи бояр, в «седьмиборящине», у него двое своих: брат Иван Никитич и Федор Иванович Шереметев. Митрополит получил голос в обустройстве царства.

Василий Голицын претендовал на престол. Дабы не связывать себя, в «седьмочисленные» бояре провел своего брата Андрея.

Федор Иванович Мстиславский ни сам не искал царского венца, но и другим такого права дать не хотел. По происхождению Гедеминович, литовского королевского дома, он тянул к полякам и выдвигал претендентом на московский престол Владислава, сына Сигизмунда, но про себя, в тайне держал намерение отдать трон Сигизмунду.

А тут вдруг объявился еще один неожиданный претендент на царский престол. Из Коломенского пришло удивительное известие. Ян-Петр Сапега, переиначив свое имя, назвался царем Иваном Павловичем. Приняли бы это известие за дурную шутку, да подоспело разъяснение, что Сапега высватывает царицу Московскую Марину, чтобы, став ее супругом, сесть на московский трон.

Мстиславский, хотя и был тих, и не честолюбив, но и хитер. Он сразу увидел возможность столкнуть короля с Яном Сапегой и тем обезопасить Москву от Вора.

Жолкевский , получив известие, что царь Василий Шуйский сведен с престола, не медля двинулся к Москве и 23-го июля раскинул лагерь под Москвой на речке Сетунь. До Москвы — рукой подать.

Москва в кольце. С одной стороны Ян Сапега и воровские люди, с другой — королевское войско.

Из двух зол выбирают меньшее. Призвать короля для Мстиславского вовсе не зло, пришлось и его сотоварищам по «седьмибоярщине» склониться к приглашению на царство короля, а не королевича Владислава.

В стане Вора свой разлад. Заруцкий, зная о домогательствах Сапеги сесть на Московское царство, делал вид, что сему не препятствует. Об их отношениях с Мариной пока никто не знал и не брал в догад. Заруцкий считал, что без помощи воинства Яна Сапеги в Москву не войти, но и, очертя голову, не спешил, ибо знал, что нрав польского находника переменчив. От имени казаков выставил условие, что пойдет на приступ вслед за воинством Яна Сапеги.

Москва звала, Москва завораживала, но и внушала польскому находнику необъяснимый страх. Он колебался. Пока пребывал в колебаниях, время ворожило не на него, не на Богданку, не на Марину, ворожило оно гетману Жолкевскому.

5-го августа на Девичьем поле под Девичьем монастырем, последним прибежище Ирины Годуновой, где московский люд в недалеком прошлом умолял Бориса Годунова принять царство, стеклось множество народа и выстроились польские конные хоругви.